Леон Хендрикс - Джими Хендрикс, история брата

Я не знаю, чтобы сделал, если бы они не разрешили мне покинуть Монро на похороны. Всё что мне оставалось, это ждать и надеяться на лучшее. Мне повезло, что тело Джими привезли из Англии почти на месяц позже. Надо отдать должное моему адвокату, он использовал это время, чтобы добиться моего отпуска под поручительство. Я позвонил ему и моему отцу за несколько дней до отпуска, чтобы я мог одеть приличный костюм. В день похорон, 1 октября, мне принесли отличный костюм и шёлковую рубашку и я переоделся.

Одним из условий было, чтобы отец нанял мне сопровождающих. Видели бы вы меня в тот момент, когда я шикарном костюме шёл по тюремному коридору и опять, как тогда, меня провожала полная тишина. Заключённые молча стояли в своих камерах с поднятым кулаком в знак уважение в такой важный для меня день. Даже за воротами Монро, садясь на заднее сиденье патрульной машины, я видел парней, приветствующих меня, выстроившихся в ряд вдоль тюремной ограды.

До южной оконечности Сиэтла мы добирались около часу, начинались одни из самых тяжелейших часов моей жизни, ведь мне приходилось свыкнуться с мыслью, что я еду на похороны Бастера. Не могу подобрать слова, чтобы описать моё состояние. Когда мы заехали на стоянку рядом с баптистской церковью Данлэп на Райнер–Авеню, мои конвоиры сняли с меня наручники.

— Слушай, — произнёс один из них, помогая мне выбраться с заднего сиденья патрульной машины. — Я собираюсь снять с тебя наручники на время церемонии.

— Благодарю вас, сэр, — ответил я ему. — Я буду очень вам благодарен за это.

Он вытащил небольшую связку ключей из своего жакетного кармана и стал отпирать наручники.

— Только послушай меня внимательно, сынок, — сказал он, пристально глядя мне в глаза. — Мы всё время будем на шаг рядом с тобой. И уж не вини меня, если попробуешь сбежать.

Только успели с меня снять наручники, как я попал в объятия отца и тётушек. Я испытал какое–то сюрреалистическое ощущение, когда вошёл в церковь, набитую всеми этими сотнями людей, пришедшими на церемонию. Сплошной, ничем несдерживаемый поток эмоций. Каждый раз, как я видел кого–нибудь из родственников, моё сердце сжималось всё сильнее. Такой силы грусть я никогда прежде не испытывал. Мы с отцом прошли по центральному проходу до своих мест в первом ряду. Джун, Жени, бабушка и дед сели рядом с нами. Никто и не пытался сдержать рыдания. Слёзы, слёзы, море слёз. Вот Ноэл Реддинг и Мич Мичелл, а там Бадди Майлз, и Джонни Винтер, и Майлз Дэвис. Даже мэр Сиэтла, Вес Ульман, был здесь. Когда я обернулся, то увидел не менее пятидесяти молодых женщин, одетых в чёрное и скорбящих о смерти Джими. Вы может быть подумали, на их месте должны были быть его бывшие, но так и было на самом деле. Но узнал я среди них не более нескольких.

Церемонию вёл преподобный Харольд Блэкбёрн, аккомпанировавший также солисту, спевшему несколько гимнов. По правую руку от кафедры возвышалась в рост человека роскошная гитара вся сделанная из белых и пурпуровых цветов. Одна из лучших маминых подруг, Фредди–Мей Готье, поднялась и обратилась к более чем двумстам собравшимся с речью. После нескольких вступительных тёплых слов она прочла стихи, которые Джими написал за несколько месяцев до смерти, "Ангелы" назвались они, затем продолжила моей поэмой "Звёздное дитя Вселенной". Когда она кончила читать, все вскочили, выкрикивая амен и аллилуйа.

Мои ноги сделались ватными, когда пришло время идти к украшенной серебристо–серым металлом шкатулке, в которой лежал Джими, чтобы сказать ему последнее прощай. Они одели его в зелёный парчовый костюм и вид его был спокойный, как если бы он спал или только что закрыл глаза, обдумывая новый музыкальный проект. Во всяком случае, мне хотелось так думать. Коротко помолившись над ним, я сложил лист с моей поэмой и положил её рядом с ним.

После церемонии мы с отцом всю дорогу до кладбища Рентон проехали молча. О похоронах было объявлено по радио и люди вышли на лужайки перед своими домами и жестами пытались поддержать нас, пока мы медленно проезжали мимо на лимузине. Приехав на кладбище, я огляделся и меня поразило запустение, царящее вокруг. Временное пристанище охотника в лесу выглядело лучше, чем эта кладбищенская контора. У меня не укладывалось в голове, как после такой яркой жизни брата не смогли найти ему менее убого места последнего отдыха.

— Почему Бастера хоронят в таком месте, как это? — нагнувшись к отцу, тихо спросил я.

— Потому что наша мама лежит здесь, — ответил он.

— Она здесь?

— Да. Она где–то на этом кладбище, но я не знаю где точно. Мы до сих пор не можем найти её могилу. Но это здесь, и я решил пусть будет это нашим семейным местом, сынок.

Я не стал продолжать. Это совсем неподходящее ни время, ни место для споров, пусть всё остаётся как есть.

Друзья детства Джими — Эдди Райи, Донни Хауэлл и Бадди Бёрнс несли гроб вместе с Джеймсом Томасом, лидером одной из его ранних групп, и Хербом Прайсом, его ассистентом. Яма была уже вырыта. После того как они медленно опустили его в землю, люди стали кидать ему кто медиаторы, кто записки, а кто и пакетики с травой. Вся наша семья была здесь и они крепко поддерживали друг друга. Мне очень не хотелось в тот момент думать, что кто–нибудь из нас тоже когда–нибудь покинет эту землю.

Мои центровые дружки–гангстеры рассчитывали, что эти похороны дадут мне отличную возможность для побега из тюрьмы. План был разработан до мельчайших подробностей и машина с полным баком ждала меня за оградой кладбища. Но моё сердце, мои мысли были в другом месте. Моего брата уже не вернуть и я решил полностью вынести наказание и постараться выйти оттуда с чистой душой. Побег этот, да и подвести людей, которые за меня поручились, что могло быть ещё хуже в моей ситуации. Я даже не мог представить своё будущее в этом случае. Мои дружки очень расстроились, услышав мой отказ, но всё же, напихали мне несколько блоков Пэлмела, чтобы я забрал их с собой в тюрьму. Если вы подумаете, что в сигаретах был табак, то ошибётесь, они все сигареты набили лучшей травой, каждую пачку запаковали в фирменную прозрачную упаковку и на каждом блоке восстановили заводскую упаковку. Совершенно невозможно описать какую титаническую ювелирную работу они провели ради меня.

Я взглянул на лужайку перед кладбищем, на том краю стояли мои конвоиры, скрестив руки на груди, и когда один из них посмотрел в мою сторону, я отвёл взгляд и отвернулся. День пролетел очень быстро, как жаль, что нельзя было добавить к нему ещё пару часов. Пришло время вернуться в то единственное место на земле, где я бы хотел оказаться в тот момент: в тюрьму. Больше я не смотрел в их сторону, но тут один из них быстрыми шагами подошёл ко мне и положил руку мне на плечо.