Борис Зылев - Воспоминания о народном ополчении

Отец написал мне, что ему удалось погасить зажигательную бомбу. Стабилизатор этой зажигалки хранится у нас в семье до сих пор. Но бомбежки были тяжелы главным образом тем, что нарушали сон и нормальный ритм работы. Об этом иногда писала вскользь жена, и рассказывали приезжавшие из Москвы товарищи.

Стабилизатор зажигательной бомбы, потушенной проф. Зылевым В.П. (отцом автора) на крыше химического корпуса МИИТа в сентябре 1941 года.

Сейчас эта часть зажигательной бомбы находится в экспозиции музея МИИТа.

Как я помню, около 10 сентября наша дивизия, входившая в 24 армию резервного фронта, получила участок переднего края обороны западнее и северо-западнее города Ельни. Помню, как мне в этот период пришлось побывать в расположении нашего артиллерийского полка. Там встретился я с Бармашевым А.А., бывшим председателем профкома института. Он был богатырского телосложения, энергичный, волевой человек. Когда мы говорили с ним о нашей дивизии, он сказал: "Да, мы теперь к бою готовы, у нас есть все необходимое".

10 сентября 1941 года штаб дивизии передислоцировался в деревню Мойтево (Мойтево теперь нет, на карте Смоленской области есть деревня Ходыкино, в которую она влилась), что расположена северо-восточнее города Ельни, примерно в одном километре от него.

Линия фронта проходила западнее Мойтева на 5-6 километров. Мойтево было небольшой деревней, вытянувшейся вдоль дороги, идущей от Ельни в сторону Вязьмы.

В деревне было не более 20 домов. Окрестности Мойтева были сравнительно бедны природой: в обе стороны, на восток и на запад, простиралась довольно ровная местность, местами пересекавшаяся небольшими оврагами и холмами. Деревня располагалась на склонах небольшой ложбины, обращенной в сторону востока. Со стороны запада часть деревни была прикрыта гребнем холма. Это было очень важно, т.к. делало эту часть деревни недосягаемой для немецкой артиллерии.

С западной окраины Мойтева была видна Ельня, до которой по равнине шла проселочная дорога. За Ельней и западнее ее виднелся лес, до которого было не менее трех километров. От немцев в Мойтеве остались довольно большие блиндажи, расположенные на скатах оврага восточнее деревни. Эти блиндажи использовались для размещения некоторых отделов штаба.

Люди комендантского отделения разместились в маленьких землянках, вырытых также немцами. Эти землянки походили скорее на земляные конурки. Они были устроены так: прямоугольная яма, затем ряд досок и бревен, взятых из крестьянских построек и сверху слой земли; на дно ямы немцы настлали ботвы и сена. Эти землянки вмещали от двух до пяти человек. В одной из этих землянок расположились мы с Волковым.

Кругом Мойтева на поле то тут, то там были установлены орудия нашего артполка. Эти орудия были вкопаны в землю и покрыты сверху маскировочной сеткой. За деревней в ложбине располагалась батарея тяжелых минометов также нашей артиллерии.

Нередко над Мойтевым пролетал немецкий снаряд, распространяя еле слышный звук, напоминающий не то свист, не то пение струны. Иногда на поле перед Мойтевым разрывался какой-нибудь одиночный снаряд, и в ответ на это звучал выстрел одной из наших пушек. Все это напоминало, что где-то рядом проходит передняя линия обороны, на которой стояли теперь полки и батальоны 6-й дивизии народного ополчения. Но надо прямо сказать, что в первые дни после нашего переезда обстановка в Мойтеве была довольно спокойная. Разрывы снарядов были редки. Иной день на всем видимом из Мойтева поле не разрывалось ни одного снаряда.

Охрану штаба в Мойтеве несло одно комендантское отделение, т.к. Мойтево было значительно меньше Пожогина, и местность была довольно ровная. Но близость фронта требовала особой бдительности. Посты проверялись по несколько раз в ночь, спать ночью почти не приходилось всему составу комендантского отделения. Мы имели теперь ежесуточный пароль, который проверялся у каждого, прибывающего в расположение штаба, особенно, если это происходило ночью.

Днем мы оставляли всего три поста: у входа и выхода из деревни, и один пост западнее деревни для наблюдения за окрестностями. Кроме наших постов некоторые отделы штаба имели свои особые посты.

При передислокации штаба я особое внимание обратил на выбор дома для полковника Шундеева, но на этот раз прибывший из Пожогина полковник не только не возмущался, а сказал, что разместится в том доме, который я ему укажу. И когда я стал объяснять тактические преимущества дома, который я для него выбрал, он остановил меня и сказал: "Мне все равно, покажите, где я должен остановиться".

После разговора в Пожогино полковник стал очень внимательно относиться ко мне.

В связи с тем, что части дивизии заняли участок передовой линии обороны, работа штаба оживилась: больше приезжали из частей, чаще командир, комиссар и, особенно, начальник штаба тов. Лебедев и другие работники штаба ездили в части на передовую.

В политотделе проходила работа по переподготовке и повышению квалификации политического состава. Там работала школа для политических работников, в которой обучалось около 30 командиров. Первый отдел и шифровальный отдел принимали и отсылали шифрованные телеграммы, приказы и сводки. Отдел боепитания занимался снабжением частей дивизии снарядами, патронами, горючим. Расход боеприпасов увеличился, т.к. части дивизии, находясь на передовой, вели перестрелку с немцами.

Штаб дивизии имел телефонную связь со штабом армии и со штабами полков. Кроме того, в распоряжении штаба находилась походная радиостанция.

В этот период запомнился мне комиссар штаба дивизии тов. Костюк А.И. До войны он был деканом эксплуатационного факультета МИИТа. Он был всегда бодрый, веселый, умел объяснить обстановку, успокоить людей, вселить в них чувство уверенности и успеха нашего дела.

Я несколько раз слушал с другими, как товарищ Костюк говорил о положении на фронтах, о задачах дивизии, о том, как ведут себя немцы на нашем участке фронта. Так протекала жизнь штаба дивизии в течении первой недели с момента нашей передислокации в Мойтево.

19 сентября пришло известие, что наша дивизия стала кадровой и получила наименование 160 стрелковая дивизия. Да, теперь мы полностью вооружены, обмундированы, прошли школу прифронтовой жизни и во многих отношениях сравнялись с кадровыми частями. Но предстояла еще большая работа по перестройке ополченческой дивизии в кадровую. Числа 22 сентября группа ополченцев во главе со студентом МИИТа В.С. Ницурой (или В.С. Мицерой) была направлена в Москву для получения удостоверений личности армейского образца. У ополченцев удостоверений не было или были довоенные.