Михаил Рыклин - Обреченный Икар. Красный Октябрь в семейной перспективе

Впервые лето выдалось свободным; Николай решил реализовать давнюю мечту – повидать Европу.

Еще летом 1924 года, когда на V конгрессе Коминтерна Николай встретил Эрнста Тельмана и беседовал с ним, у него родилась мысль своими глазами увидеть молодежь Европы, познакомиться с ней…

И вот теперь решение созрело окончательно. Чаплин захотел во время летних каникул обойти вокруг Европы на корабле. Но не в качестве пассажира, стороннего наблюдателя, а как полноправный член экипажа одного из кораблей.

«Хорошее дело, ребята, мировая революция, – говорит Николай Чаплин. – А что, если нам собраться да и поехать посмотреть, как же готовятся рабочие других стран к классовым боям? Что там у них? А может, им нужна наша помощь? Ведь СССР служит маяком миру. Маяком, что зажгли большевики во главе с Лениным».

Поезд в Ленинград уходил в половине первого. Роза [жена Николая. – М.Р. ] была на работе, и Николай забежал к ней, чтобы проститься.

«– Провожать меня не надо, Роза. Со мной ничего не случится. А твой муж – Иван Фролов – через три-четыре дня, как говорят матросы, на своей посудине уйдет курсом зюйд-вест.

– Фролов?

– Да, любимая, небольшая конспирация. Все-таки неудобно: бывший секретарь ЦК комсомола СССР – рядовой матрос. Ничего не поделаешь – политика, – засмеялся Николай, – пока приходится посещать Европу инкогнито» [143].

За три месяца он вместе с тремя товарищами проплыл вокруг Европы в качестве помощника кочегара. Побывал в Гамбурге, Лондоне, Бордо, Гибралтаре, Марселе, Неаполе, Пирее, Стамбуле, и везде, если верить советской брошюре, местным пролетариям «нравились “красные”, нравился широкоплечий, русоволосый улыбающийся помощник кочегара.

Конечно, никто из зарубежных друзей не мог и подумать, что перед ними… бывший руководитель первого в мире Коммунистического союза молодежи» [144].

После возвращения Николай учился на курсах марксизма-ленинизма при ВКП(б) (прочел немало марксистской литературы, особенно интересовался историей Французской революции), окончив которые в 1930 году пошел на повышение: был назначен вторым секретарем Закавказского краевого комитета ВКП(б), в который входили нынешние Грузия, Армения и Азербайджан.

Первым секретарем Закрайкома был назначен близкий друг Николая Чаплина по ЦК комсомола и КИМу Бесо (Виссарион) Ломинадзе.

В «Истории Советского Союза» (книга увидела свет при Горбачеве, а в советские времена издавалась для служебного пользования, была доступна лишь высоким начальникам) итальянский историк-коммунист Джузеппе Боффа пишет о нем: «…Грузин огромного роста и чрезвычайной сообразительности, он был особенно близок к Сталину, даже отличался в его лагере своеобразным левым экстремизмом. Похоже, Сталин считал его своим возможным преемником» [145].

Трудно представить себе что-то более опасное, нежели прослыть преемником столь злопамятного и мстительного человека!

Ломинадзе рассказывал: «Мои отношения со Сталиным были сложными. Со стороны, вероятно, казалось, что я пользуюсь абсолютным доверием Сталина. И были основания так думать. На пост первого секретаря Закавказского крайкома я был им рекомендован. Во всех делах отчитывался перед ним. Много раз встречался, и никогда он не прорабатывал меня ни при людях, ни один на один. Доброжелательно встречал и провожал. И все-таки каждый раз внутренний голос подсказывал мне, что в наших отношениях не все гладко. Иногда он как-то неприязненно оглядывал меня с головы до ног. И тогда мне казалось, что ему не по душе мой рост. Бесо Ломинадзе, обыкновенный человек, а вымахал в два метра, а он, вождь, низкорослый, тощенький. У Бесо густые волосы, чистое смуглое лицо, а у вождя – тонзура и оспины. Бесо Ломинадзе говорит по-русски лучше иного русского, а он, вождь русского и других народов, не может преодолеть сильного кавказского акцента. Я чувствовал: он доверяет Бесо, но от и до. Любит, но опасается, как бы соратник не оказался противником. И чутье не обмануло меня. В тридцатом [в 1930 году. – М.Р. ] на Пленуме ЦК, когда обсуждались внешнеполитические дела, я выступил с речью, которая не полностью совпадала с позицией Сталина. Это ему очень и очень не понравилось… Я был выведен из ЦК, перестал быть первым секретарем Закрайкома. Перевели в Москву, назначили парторгом моторостроительного завода…» [146]

Честно говоря, нигде изнанка интимности (думаю, они большей частью говорили между собой по-грузински) не давала о себе знать так ярко: молодой коммунист, выдвиженец Сталина, сравнивает себя с прославляемым до небес генсеком и все время в свою пользу, как если бы тот был не более чем плешивым карликом, чей русский язык далек от совершенства.

Ломинадзе и в Тбилиси иногда не стеснялся в выражениях по поводу «отца народов» [147]. Родственники рассказывали, что однажды Бесо из-за этого подрался с «твердым сталинцем» Николаем, посадил тому под глаз синяк. На приеме в Москве Сталин спросил Чаплина, что с ним, откуда синяк. Николай стал отговариваться, мол, стукнулся о косяк, но понял: вождю обо всем донесли; в их узком дружеском кругу был информатор.

Человек, критиковавший всемогущего генсека, понятное дело, не мог долго оставаться безнаказанным. Кара не замедлила последовать. То, что Ломинадзе, явно смягчая скандал, называет «речью, которая не полностью совпадала с позицией Сталина», на партийном жаргоне именовалось «право-левацким блоком Сырцова – Ломинадзе». 1 декабря 1930 года ЦК и ЦКК выпускают совместное постановление «О фракционной работе Сырцова, Ломинадзе и др.».

Под «др.» подразумевался в первую очередь тот самый комсомольский лидер Лазарь Шацкин – создатель КИМа, который уговорил Ленина выступить на съезде со знаменитой речью [148].

Сталина он прогневал статьей «Долой партийного обывателя», появившейся в «Правде» 18 июня 1929 года. Автор писал, что партия превращается в «молчаливое большинство», готовое одобрить все, что спускается сверху; тем самым создается благоприятная почва для диктатуры отдельной личности. Сталин прекрасно понял, о какой именно личности идет речь, и незамедлительно подверг Лазаря наказанию, отправив в провинцию на низовую работу. Через год его подверстали к «блоку Сырцова – Ломинадзе», вывели из Центральной контрольной комиссия (ЦКК), редколлегии «Правды», перевели на работу в Центросоюз. Впервые крупных функционеров исключали из руководящих органов без решения ЦК, в нарушение Устава партии, впервые предъявлялись такие обвинения.

Джузеппе Боффа продолжает: «Дело Ломинадзе-Сырцова – первое, когда были пущены в ход термины “право-левый блок” и “двурушничество”, – в последующие годы они приобретут широчайшее распространение» [149].