Дмитрий Емлютин - Шестьсот дней и ночей в тылу врага

— Земля Орловская кланяется вам, дорогие герои. Тысячи людей, спасенных партизанами, их внуки и правнуки, из поколения в поколение пронесут как светлую легенду ваши имена воинов-мстителей, воинов-освободителей. И я вам также низко кланяюсь.

Было это сказано далеко от Брянских лесов, в Саратове. Волжане, среди которых присутствовали и участники партизанской борьбы, горячо нас приветствовали.

Мне, как и моим товарищам, несказанно дорога высокая оценка деятельности партизан. И я думаю, что нам выпала счастливая доля поведать будущим поколениям о тех, кто своими боевыми подвигами в трудные годы борьбы с лютым врагом не щадил во имя победы своего самого дорогого — жизни.

Вторую неделю идет мелкий дождь. Неприветливым стал осенний лес. Облака спустились так низко, что задевают верхушки сосен, цепляются за сучья, сползают к кустарникам. В ложбинах стоит сплошная молочная пелена.

Семь дней карательные отряды эсэсовцев атаковали наши позиции, стремясь по частям уничтожить отряды. Но партизаны не дрогнули, и фашистам пришлось умерить свой пыл. На всех участках партизанского фронта стрельба прекратилась, и сразу стало тихо, так тихо, что можно было слышать шелест листьев, спадающих с деревьев. Мы знали, что эта тишина ненадолго.

И вдруг — отдаленный взрыв снаряда в противоположной стороне. Не ожидая сообщения связных, мы с начальником оперативного отдела майором Матвеевым верхом на лошадях выехали навстречу артиллерийским выстрелам. На просеке наткнулись на группу партизан, среди которых был начальник штаба отряда имени Буденного Холявин. Он подбежал к нам и доложил, что стреляют фашисты со стороны станции Холмечи и что партизаны отбивают уже третью атаку.

— Где ваш КП? — спросил я.

— Вон на том холме, — показал Холявин.

— Едем!

На КП находились командир отряда имени Буденного Янков и комиссар Губин. Они ознакомили нас с обстановкой.

— Люди устали, боеприпасы на исходе, есть убитые и раненые, — доложил Губин. — Нужно подкрепление.

Я сказал, что подойдут два отряда и батарея артдивизиона, а пока нужно крепиться и постараться выдержать до ночи.

— К нам тут шестнадцать человек добровольцев из групп самообороны прибыли да шесть подростков из Холмечи, — сказал Янков.

— Вооружать-то чем будете? — спросил Матвеев.

— Они все с винтовками. А ребята притащили пулемет немецкий…

Подбежала медицинская сестра Аля.

— Товарищ командир, — обратилась она к Янкову, — тяжелораненые отправлены в госпиталь, а семь человек с легкими ранами хотят встать в строй.

— Пока без них обойдемся, — прогудел Янков. — Впрочем, подготовьте их. На случай… Пойдут к лейтенанту Гуськову.

— Есть! — Аля скрылась за деревьями.

Вместе с Янковым мы вышли на опушку леса, ползком через мелкий кустарник и сухой вереск добрались до пулемета. Огневая позиция была тщательно замаскирована и старательно окопана.

Снайпер Игорь Карасев резал на части кочан капусты.

— Пожалуйста, товарищи командиры, кушать с нами. У нас сегодня на первое и второе капуста, в желудке не будет пусто.

Откуда-то сверху раздался голос:

— Игорь, нас не забудь. Хоть кочерыжку…

— Ладно! — крикнул Карасев вверх… — Для вас у меня особливое блюдо — морковью угощать буду.

— То наши наблюдатели и «кукушки», — пояснил Янков. — Бьют без промаха, а главное без шума.

Я вспомнил, что штаб направил для снайперов прибор, который поглощал звук выстрела.

— Выйдут фашисты на опушку, смотрят — ни с того ни с сего кто-то из них падает, — довольный рассказывал Янков. — Только подбегут к нему узнать, в чем дело еще два-три ложатся. Федька вон за день шестерых уложил.

— Да мы и сегодня не спали, — ответил начальник штаба Холявин. И он показал нам рукой в сторону обширной поляны.

— Видите, сколько их на отдыхе.

Я посмотрел в бинокль и разглядел на поляне темнеющие бугорки.

— Пятнадцать фашистов! — уточнил Холявин.

Ночью подошло подкрепление: два свежих отряда, артбатарея. На рассвете партизаны пошли в атаку и дрались четыре часа. Наконец, гитлеровцы не выдержали, бросили две автоматические пушки, подбитую бронемашину…

Я распрощался с буденовцами и к 12 часам был в штабе бригады «За Родину». Командир бригады Григорий Харитонович Ткаченко доложил, что вернулся с боевого задания отряд имени Калинина.

— Захватили ценные документы, богатые трофеи и привезли пленных…

Мы идем к партизанам, чтобы узнать подробности боя.

У партизанских землянок, несколько поодаль от группы военнопленных из 108-й венгерской бригады, стояли три солдата в черных шинелях со свастикой на рукавах.

— Это борзая тройка! — сказал нам командир отряда Голыбин. — Из Мюнхена, баварцы…

Фашисты были чисто выбриты, подтянуты.

— Где вы их подхватили?

— На шоссе Брасово — Стобово, — начал Голыбин скороговоркой. — За селом Николаевским мы разобрали деревянный мост и устроили засаду. Беспрестанно шел дождик.

Промокли до костей. Мы с комиссаром хотели уже снимать засаду, думали, что в такую погоду фашистов не будет, как вдруг услышали — едут. Мы ждали обоз, а на большаке показались четыре грузовых автомашины. В кузовах на ящиках и мешках — человек двадцать. Едут и песню орут. У разобранного мостика шофер первой машины резко затормозил, да так, что машины, ехавшие сзади, друг другу борта поцеловали. Мы открыли огонь, фашисты успели скатиться в овраг, бежать пытались, да не тут-то было: наши ребята перехватили.

Из землянки вышел начальник оперчекистского отдела Николай Лазунов, поздоровался.

— Мы перевели их документы, — доложил он. — Вот тот, толстяк справа, Ганс — сын мясника, эсэсовец.

— Это видно по роже! — съязвил Григорий Иванович Новиков.

— Второй, с длинными усами, — Фриц, сын помещика. А третий, плюгавый, — Курт, сын офицера… Все трое легко ранены.

— Допросите пленных, но перед этим окажите, медпомощь, — сказал я Лазунову.

Пленные дали важные сведения о воинских эшелонах на станциях Брянск II и Карачев. Когда мне доложили об этом, я решил сам поговорить с ними. Меня встретил начальник госпиталя военврач II ранга Эйдлин.

— Эсэсовцев поместил отдельно, — сказал он. — А перевязку им сделал военнопленный врач Штефан.

Позвали Штефана. Он сказал, что Фриц до 1940 года служил в министерстве иностранных дел Германии, свободно говорит по-русски.

Фриц лежал с закрытыми глазами, стонал и дрожал, словно его била лихорадка.

— Что вы? — спросил его Штефан.

Не открывая глаз, он спросил по-русски: скоро ли партизаны будут сжигать его на костре?

Услышав наш смех, Фриц повернул голову и открыл серые стеклянные глаза.

— Гитлер — кривая свинья. Он виноват, его палить надо на костре, а не нас. — И, сжав кулаки, он стал бить себя по голове.