Георгий Шонин - Самые первые

И очевидно поэтому, несмотря на отсутствие разницы в годах, иногда разговаривал с нами наставительным тоном. Останавливал его в таких случаях Марс:

— Э-э, отец-настоятель, занесло!

Валентин не обижался и заканчивал свою «проповедь».

И вот такой серьезный человек стал жертвой нелепого случая. Случая, которого могло не быть.

Однажды мы поехали на озеро позагорать. Разделись. Утренняя прохлада не манила, а, наоборот, отталкивала от воды.

— Давайте прыгать с берега. Так проще: раз — и готово! — предложил Валентин.

— Мелковато, — засомневались мы с Быковским.

— Внимание, показываю! — крикнул Валентин и, разбежавшись, с силой оттолкнулся от берега.

Он подозрительно долго был под водой, а когда вынырнул, на вопрос: «Как дела?» — ответил как-то неуверенно: «Все путем…»

Вторым прыгал Валерий. Благополучно. Разбегаясь, я думал: в воду нужно войти под минимальным углом. И все же проехал по дну животом.

«Слабак, плохо оттолкнулся и потому не долетел», — подумал я.

Переплыв на другую сторону, мы решили прыгать в воду с рук друг друга. Готовясь к прыжку, я оперся о головы Валентина и Валерия.

— Ой! — вскричал Валентин, — тише, голову сломаешь!

Пришлось отказаться от затеи…

Вскоре ребята обнаружили, что Валентина с нами нет.

— Где-нибудь в кустах загорает, — предположил кто-то.

Стали кричать. Валентин не отзывался. Тогда бросились на поиски. Не найдя его нигде, засобирались домой. И там узнали, что он уже в госпитале. Перелом шейного позвонка.

Оказалось, выйдя из воды и не сказав никому ни слова, он прошагал до автобусной остановки около семи километров, держа голову навытяжку руками. Более месяца пролежал Валентин в госпитале, подвешенный за подбородок. Мы тяжело переживали то, что произошло с Валентином, будто в этом была и наша вина, старались хоть чем-то помочь ему. Узнав, что необходимо просо, чтобы избежать появления пролежней, а в магазинах его вдруг не оказалось, мы, не сговариваясь, написали своим родным, и нам со всех концов Союза пошли посылки с просом.

Молодость, конечно, взяла свое, Валентин выздоровел, но с мечтой о полете в космос ему пришлось распрощаться.

Это была первая, но, к сожалению, далеко не последняя наша потеря. По различным причинам и в разное время из отряда ушли Марс и второй Валентин (по прозвищу «Дед»), Анатолий и Иван, Григорий и Дмитрий, и третий Валентин — младший.

Разные это были люди, разные у них судьбы. Но из этих судеб складывался отряд, его история.

Им не пришлось слетать в космос. Но к его покорению мы готовились вместе. Наши самые первые, самые трудные шаги, все наши радости и печали были едины. И если кто-то уходил из отряда, все переживали и расставались с ним, как с самым близким и дорогим человеком. И мне хочется хоть коротко, но рассказать о каждом из этих парней.

На своем жизненном пути я не встречал столь расположенных к дружбе людей, как Иван. Он был моим «земляком» — служил в авиации так же как и я. Сутуловатый (отчего казался при своем небольшом росте еще ниже), с голубыми глазами и с не по возрасту поредевшей шевелюрой — предмет постоянных подначек, — он как бы источал доброжелательность. В ночь ли, за полночь, придешь к нему за помощью, никогда не откажет ни в чем. Он мог отдать последнее любому, даже малознакомому человеку. Иван был молчалив, не знал страха и стремился все в жизни испытать сам. Помнится случай на Байконуре. К старту готовился Герман Титов. Мы только что вернулись в гостиницу с технической позиции и решили перед обедом искупаться в реке. Некоторое время лежали на песке, лениво переговариваясь. На противоположном берегу паслось стадо овец. Среди них неподвижно застыли два верблюда. Жара стояла такая, что даже они перестали жевать свою вечную жвачку.

— Не могу представить себе голого наездника на этакой махине. Иван, а ты смог бы его оседлать? — пошутил Григорий.

— Я тоже об этом думаю, — ответил Ваня. — И кажется, попробую.

Он переплыл реку и подошел к пастуху-казаху. Они о чем-то недолго совещались, используя международный язык жестов, потом направились к одному из верблюдов. Пастух постукал палочкой по передним ногам верблюда, приказал ему лечь. Нехотя, недоброжелательно косясь на Ваню, «корабль пустыни» занял стартовое положение. Ваня спокойно уселся между двух горбов. По команде пастуха животное поднялось на ноги и… вдруг с ревом понеслось в степь. Вскочили и мы. Затаив дыхание смотрели, что же будет дальше. Помочь товарищу ничем не могли.

Каким чудом Ване удалось соскочить с разъяренного животного и не угодить ему под ноги, не расшибиться, одному аллаху известно.

На наш вопрос: «Как дела?» — Иван, как обычно, ответил: «Нормально». Но купаться как-то сразу расхотелось. Молча, не глядя на Григория, одеваемся, идем в гостиницу и там, не проронив ни слова, расходимся по своим комнатам.

Валентин, как Комаров, Николаев, Беляев, был постарше остальных ребят. До армии он уже успел поработать на поприще просвещения — преподавал в начальных классах. С тех пор сохранил любовь к детям и умение располагать их к себе. Спокойный и выдержанный, он не отличался многословием, ко всему относился просто и легко. Поручали ему какое-либо задание — точно и в срок выполнял, не поручали — не напрашивался. То ли из-за возраста, то ли из-за манеры поведения за ним прочно укрепилась кличка «Дед». Дед был себе на уме, и о нем не скажешь — душа нараспашку. По его голубым глазам никогда нельзя было определить, подсмеивается он или восхищается, осуждает или одобряет поступок товарища. Несмотря на мощную фигуру атлета, ходил Валентин бесшумно, ступал мягко, как пантера, отлично бегал короткие дистанции и неплохо играл в волейбол и баскетбол.

На нас, «м олодежь», как говорил он, смотрел с улыбочкой, с позиции бывалого человека, знающего вес и цену каждому своему слову, каждому своему поступку. Он постоянно «мурлыкал» какую-нибудь устаревшую мелодию, и на все случаи жизни у него была готова пословица или поговорка. А оценивая свой промах, свои ошибки, Дед обычно говорил:

— Да, пора на пенсию. К своей арифметике!

Впрочем, за этой шуткой скрывалось вполне реальное намерение: он все-таки вернулся к ней — к своей арифметике.

Потому ли, что он был старше всех и прошел более суровую школу жизни, или в силу своего характера, Дед оставлял отряд более сдержанно, чем все остальные.

— «Не надо слез! Они мне будут сниться», — в обычной своей манере охладил он эмоции провожавших его друзей.

Как ни странно, но даже после тщательной медицинской комиссии уже в самом начале наших тренировок из отряда стали уходить летчики именно по состоянию здоровья. К примеру, Анатолий, красивый парень с русым чубом и голубыми глазами. Глядя на него, мне всегда казалось, что если бы Сергею Есенину суждено было родиться с другой внешностью, то он бы родился в обличии Анатолия.