Георгий Шонин - Самые первые

Волгу мы все-таки перетянули, но на площадку не попали. Приземлившись на пахоту и погасив купол парашюта, поднимаю голову, ищу Валерия. Ну, все ясно! На то у него и фамилия такая: его купол висит над большим стадом коров, и я не пойму, чей смех звучит громче в утренней тишине — Валерия или пастуха.

У всех космонавтов первого отряда более сотни парашютных прыжков самой различной сложности. Прыжки днем и ночью, с больших и малых высот, на сушу и на воду, с самолетов и вертолетов.

Почему же парашютная подготовка заняла одно из ведущих мест в общей подготовке к первым космическим полетам? Разве это главное перед стартом на орбиту? Ведь ни американские коллеги, ни мы сами теперь не уделяем столько внимания парашюту. Эти вопросы задавались раньше. Их можно услышать и сейчас.

На мой взгляд, лишнего в наших тренировках не было. Теперь, может быть, необходимости в столь большом объеме прыжков нет. Не потому, что в отряд стали приходить более храбрые ребята. Поверьте, первая группа — люди тоже неробкого десятка и, несмотря на свою молодость, многие уже к тому времени успели побывать в различных переделках. Но сейчас мы знаем, что ждет человека «наверху», и даже можем прогнозировать, как поведет себя тот или иной космонавт в полете. В начале же пути было много неясностей и загадок. Все понимали, что первый человек, который пойдет в космос, должен быть не просто безрассудно храбр. Он должен иметь крепкую волю, быть хладнокровным, уметь владеть собой в самых неожиданных и сложных ситуациях, быть способным принять правильное решение в условиях острого дефицита времени. Развитию всех этих качеств во многом способствовала программа парашютной подготовки.

…Сразу после возвращения в Москву мы были приглашены на первую встречу с Главным конструктором Сергеем Павловичем Королевым.

Нас собрали в конференц-зале института. И вот вошел чуть сутуловатый, улыбающийся, с карими глазами человек. Поздоровался, сел и очень внимательно посмотрел на нас. Потом по списку стал называть фамилии. Названный вставал. Сергей Павлович задавал один-два вопроса, спокойно, но уже без улыбки выслушивал ответ и называл фамилию следующего.

— Рад, что познакомился с вами. Это наша первая встреча, но далеко не последняя. Нам предстоит с вами много потрудиться. Я думаю, что вместе мы справимся с поставленной задачей. Иначе и не должно быть! — подвел итоги встречи Сергей Павлович.

И действительно, встречаться нам приходилось часто. Вскоре мы посетили конструкторское бюро и завод, где собирали космические корабли и ракеты. Знакомил нас с этими объектами сам Сергей Павлович. И по тому, как он рассказывал о носителе и «Востоке», по интонации его голоса, отдельным движениям и самому содержанию рассказа нетрудно было понять, что для Главного конструктора это не просто металл, статичный и мертвый. К своему детищу он относился как к живому существу.

Нам довелось видеть Сергея Павловича в различных ситуациях: и в трудные минуты, и когда дела шли наилучшим образом, во время различных встреч и бесед, на отдыхе и за дружеским столом. И всегда поражало то удивительное сочетание высокой требовательности к людям и вместе с тем большая чуткость и внимание к ним. К нам, космонавтам, он относился по-особому, по-отечески. Несмотря на огромную занятость, следил за каждым нашим шагом, интересовался учебой в академии, в которой мы начали учиться не без его содействия, ходом космической подготовки, личными делами. Ничего не ускользало из его поля зрения.

Приезжал в Звездный зачастую неожиданно, по крайней мере для нас, космонавтов. То на служебную территорию — узнать, как идет строительство Центра, оснащение его тренажными средствами, то в клуб — на торжественное собрание, то вместе с женой к кому-нибудь из ребят на семейное торжество. И если в служебной обстановке мы всегда чувствовали его твердую руку, то «в семейном кругу» он был общительным и доступным.

Помню, когда впервые в присутствии Сергея Павловича мне было предоставлено слово, я смутился. Взглянув на меня и поняв мое состояние, он улыбнулся и поощрительно подбодрил меня:

— Давай, Жора! Не посрами Одессу. Ведь среди присутствующих только ты и я по-настоящему знаем, что это за город!

Мне сразу же стало легко и просто.

Напряженным для нас оказался 1960 год. Не только потому, что пришлось заниматься совершенно незнакомым делом. Рождалась новая профессия — профессия людей, которые в ближайшее время должны были отправиться в неведомый мир и там работать в необычных для землян условиях. А новое, как известно, рождается в муках, с трудом. Для нас эти трудности усугублялись тем, что каждый наш шаг, каждое движение и реакция находились под постоянным «недремлющим оком» врачей и физиологов.

Присматривались друг к другу и мы. Ведь только Хрунов и Горбатко были «однокашниками». Да мы с Гагариным были из соседних частей. Все остальные приехали в отряд из разных округов и даже родов войск. Везде свои традиции, принципы взаимоотношений и даже взгляды на одни и те же вещи и понятия.

А нам надо было определиться в коллектив.

Уже в самом начале существования нашего отряда все мы шли через серьезное испытание — насыщенную и сложную парашютную подготовку. Здесь каждый оказался на виду. И, в полную меру пережив и оценив все, что связано с выполнением порою даже очень рискованных прыжков с парашютом, ты невольно начинал уважать и гордиться теми, кто проделывал эту же работу бок о бок с тобой.

Помню, выполняли ознакомительные прыжки с парашютной системой, которая предназначалась для нашего приземления после полетов на космических кораблях «Восток». Я сижу у открытой грузовой двери самолета, медленно набирающего высоту. Волнуюсь больше обычного и, как всегда в таких случаях, с нетерпением жду сигнала зеленой лампочки у двери, по которому два дюжих молодца из парашютно-десантной службы приподнимут меня и выбросят из самолета. Именно выбросят, потому что сам встать и выпрыгнуть я просто физически не смогу. И вот почему. На мне громоздкий скафандр, стекло гермошлема опущено, надеты перчатки. На мой спине ложемент с основным и запасным куполами, с различными приборами и автоматами, обеспечивающими правильную последовательность работы всей парашютной системы. Ниже, под ложементом, прикреплен большой контейнер с носимым аварийным запасом — НАЗом. Я на нем сижу, так как стоять очень неудобно да и тяжело. Ведь вся эта амуниция весит за сотню килограммов. На моей груди небольшой запасной парашют — единственная вещь, не имеющая отношения к космосу. Им я должен буду воспользоваться в случае аварийной ситуации, предварительно освободившись от всего груза.