Герхард Шредер - Решения. Моя жизнь в политике [без иллюстраций]

Американская и британская стороны сразу же развязали кампанию по этому вопросу. Такая политика, заявили они, приведет к разрушению НАТО, поскольку мы хотим отказать в защите своему союзнику. Это утверждение с жадностью было подхвачено немецкой и международной прессой, это был долгожданный повод для новых агрессивных нападок на меня и мое правительство. Тем не менее мы стойко придерживались своей позиции.

Каким бы ни было отношение к нашим собственным оценкам мотивов Вашингтона для ведения этой войны, куда убедительнее выглядит информация из источников внутри самих Соединенных Штатов, и особенно если формулировки вышли из-под пера координатора по безопасности Ричарда А. Кларка. Кларк был назначен на этот пост еще президентом Клинтоном. При Джордже У. Буше он оставался в той же должности, пока, доведенный до нервного истощения, не ушел с нее сам, потому что считал иракскую политику своего президента безответственной. В восьмой главе своей книги «Against All Enemies» [24] «Against ALL Enemies» (англ.) — «Против всех врагов». Кларк пишет:

«В истории редко бывает, что страны ведут между собой войну по одной-единственной причине. Причины, которыми правительство Буша обосновывало свою войну, с течением времени претерпели изменения: место терроризма вскоре уже заняло оружие массового уничтожения, затем — страдания иракского народа. Дополнительно к тем аргументам, которые были названы публично, имелись еще и другие, обсуждаемые в среде вашингтонской бюрократии.

Пять побудительных мотивов приписывают трем наиболее влиятельным советникам (Чейни, Рамсфелду и Вулфовицу) и президенту Бушу.

— Устранить досадное положение, оставленное президентом Бушем-первым, когда в 1991 году по окончании "Бури" — первой войны в Персидском заливе — Саддам Хусейн укрепил свою власть и уничтожил своих противников.

— Исключить большую и враждебную военную силу и таким образом улучшить стратегическое положение Израиля.

— Создать арабскую демократию, которая могла бы служить примером для других дружественно настроенных арабских стран, находящихся ныне под угрозой внутренних беспорядков — это прежде всего Египет и Саудовская Аравия.

— Обеспечить возможность для выведения американских войск из Саудовской Аравии, где они размещаются уже в течение двенадцати лет как противовес иракской военной мощи и своим присутствием вызывают угрозы со стороны антиамерикански настроенных сил, подвергая опасности стабильность тамошнего правительства.

— Обеспечить еще один безопасный источник нефти для американского рынка и снизить тем самым зависимость от Саудовской Аравии, поскольку однажды там все-таки может случиться переворот».

Даже при повторном прочтении книга Ричарда А. Кларка очень увлекательна, а к тому же в ней приводятся важные сведения, разъясняющие психологическую мотивацию действий администрации Буша, которые привели к войне в Ираке.

В Германии тоже на полную мощность заработали мельницы пропаганды, апологеты которой сидели во многих редакциях. Один берлинский комментатор выплеснул на газетные страницы — это была газета «Тагесшпигель» от 8 февраля 2003 года — следующее:

«Чуть ли не каждый день приносит нам новые доказательства того, какой вред наносится репутации Германии и ее влиянию в мире….Никогда еще за последние пятьдесят лет Германия не оказывалась в таком одиночестве. Это катастрофа для страны, чье самосознание основано на интеграции в европейские и трансатлантические структуры. Это крушение внешней и экономической политики, направленной исключительно на включенность в коалиционные и договорные системы и строго отвергающей путь одиночки. Рамсфелд очень сердито сравнивает Германию с Кубой и Ливией — это оскорбительно и преувеличенно». Затем автор решил козырнуть остроумным замечанием: почему бы Германии не спросить себя — а так ли уж далеки от истины упреки Рамсфелда? «И что, если Германия делает что-то не так, а вовсе не Америка, раз уж вокруг нас образуется пустота?.. Призрачным покоем объята Германия. Мы сами себя посадили под замок. И ясно одно: нам нужно отсюда выбираться».

Всего за несколько дней до этого, 30 января 2003 года, было опубликовано совместное заверение в преданности Америке от восьми государств и глав правительств: Великобритании, Дании, Испании, Чехии, Италии, Польши, Португалии и Венгрии. Можно понять новых членов ЕС из Восточной Европы — им хотелось встать на сторону США по известным историческим причинам. Но мне трудно представить хоть сколько-нибудь близкое стремление к легитимизации себя у остальных членов ЕС, подписавших этот документ.

Эти восемь подписей в обычной для себя закулисной манере в первую очередь обеспечила Англия, озабоченная исключительно своими внутриполитическими соображениями. Правительство лейбористов испытывало большое давление в собственной стране, оно должно было как-то ответить на упреки в том, что Великобритания оказалась в изоляции среди членов ЕС. Сильвио Берлускони — человек, в высшей степени ориентированный на статус, воспринимал превосходные отношения между Францией и Германией как соринку в собственном глазу. К тому же Германия в этот момент начала борьбу за постоянное членство в Совете Безопасности ООН. И тут Берлускони внезапно заявляет о своем аналогичном стремлении! У Италии никогда не было шансов на такое место, поэтому итальянское правительство из соображений престижа предприняло попытку торпедировать на этом пути Германию, получившую поддержку широкого большинства членов Организации Объединенных Наций, и помешать Германии набрать необходимые две трети голосов Генеральной Ассамблеи.

И на встрече глав Евросоюза в Ницце консервативные правительства Италии и Испании боролись, как львы, чтобы добиться в Европейском совете такой же поддержки, как у Германии и Франции. И вот перетягивание каната в Ницце закончилось тем, что Франция, Италия, Германия и Великобритания получили равное число голосов.

Какой шанс был упущен из-за этого «письма восьмерых»! Сплоченная позиция Европы могла бы содействовать тому, чтобы Америка удержалась от роковой ошибки. Хотя, разумеется, если учесть, что в США тогда возобладало доверие к непроверенным мнениям иракских перебежчиков и широко распространялось представление о войне как о легкой прогулке, мысль о том, что на них оказал бы влияние голос единой Европы, кажется сомнительной. И тем не менее, так мы вообще не имели шанса быть услышанными в Вашингтоне.

Поскольку я первым заявил, что Германия не станет ввязываться в авантюры, хотя, впрочем, и не ожидает никаких авантюр, мне пришлось вслед за тем в одиночку выдерживать обрушившийся на меня огонь критики со стороны медийных средств. Позицию Франции сначала изложил тогдашний министр иностранных дел де Вильпен, выступивший на Совете Безопасности ООН. Де Вильпен в своей речи очень остро критиковал Пауэлла, что принесло ему — а это далеко не обычное явление — аплодисменты присутствовавших членов Совбеза. Когда затем Жак Ширак на основании всего происшедшего на Совете Безопасности ООН окончательно сформулировал свое «нет» войне с Ираком, нас оказалось уже двое. И стало легче держать удар, чем каждому по одиночке. А тем более, когда российский президент тоже вошел в наш антивоенный альянс. И в конце концов лишь словесные завитушки адресовались к нам из Вашингтона. Однако любые выпады из американских правительственных кругов, нацеленные на европейских противников войны, с жадностью подхватывались немецкими средствами массовой информации, как, например, слова Дональда Рамсфелда о том, что немцы и французы — это «старая Европа», которая никому не нужна в борьбе с Ираком.