Герхард Шредер - Решения. Моя жизнь в политике [без иллюстраций]

В этом всплеске эмоций мое удивление вызвало следующее: никто уже больше не отмечал, что Германия в международной борьбе с мировым террором и в своих миссиях мира задействовала самый большой после США контингент войск. Более восьми тысяч немецких военнослужащих участвовало в миссиях по всему свету. И никто не подумал о том, что я лично поставил на чашу весов свое политическое будущее, когда при голосовании в бундестаге 16 ноября 2001 года увязал вопрос об участии Германии в операции Enduring Freedom с вопросом о доверии — все ради того, чтобы добиться согласия в моей собственной партии и большинства во фракции зеленых.

Вспоминая о том голосовании, еще раз убеждаюсь, как близка была Германия — в своих чувствах — к США осенью 2001 года. На той стадии развития событий, когда я считал само собой разумеющимся, как бы ни было трудно, сделать все для создания антитеррористической коалиции и для нашего вступления в нее, США повсеместно пользовались всякой мыслимой поддержкой. И в Европе — каждому, с кем я только ни разговаривал, — было ясно, что развитие событий может потребовать участия в военных акциях, как это вскоре и случилось в Афганистане. Стало быть, в той ситуации имелась солидная база для согласия между Америкой и Европой.

И поэтому я не видел причин не доверять Бушу, когда он при своем официальном визите в Германию в мае 2002 года неоднократно заверял: «Еще ничего не решено, ничего мною не подписано, и перед принятием окончательных решений, разумеется, будут проведены консультации». У нас, после упомянутого обеда в берлинском Ведомстве канцлера, создалось общее впечатление, что в Вашингтоне возобладала более взвешенная политика и что в этом прежде всего сыграл — хотя, возможно, и временно — свою важную роль министр иностранных дел Колин Пауэлл, с которым Йошка Фишер был в постоянном контакте.

Учитывая развернувшуюся внутриамериканскую дискуссию, в первом полугодии 2002 года мы не видели повода для публичных заявлений о своей позиции относительно возможной иракской войны. В тот момент и для самих американцев подозрение, что в бункерах Ирака есть оружие массового поражения, было не более чем предположением. И кроме того, мы вполне доверяли опыту главного инспектора ООН шведа Ханса Бликса, находившегося со своей командой в Ираке в поисках именно такого оружия. Мы ожидали его отчета Совету Безопасности ООН. Лишь затем можно было принимать окончательное решение.

Однако после визита Буша мы стали получать все больше сигналов, подводивших нас к другому мнению: США в любом случае намеревались предпринять военный поход против Ирака, и неважно — на каком основании. Поэтому 1 августа 2002 года я воспользовался заседанием Президиума СДПГ, чтобы внести ясность: на основании имевшихся на тот момент данных, военную акцию против Ирака нельзя было счесть легитимной. Меня почти ошеломила реакция оппозиции и некоторых особо крикливых медийных средств. Они нашли чудовищным, что я таким образом превратил Ирак в одну из тем своей предвыборной борьбы. А как же я должен был вести борьбу на выборах, не занимая определенной позиции по вопросу, столь волнующему людей? Особая нужда в этом возникла после того, как мы приняли к сведению все, что поведал в своей зажигательной речи американский вице-президент Ричард Б. Чейни, выступая перед ветеранами 26 августа 2002 года в Нэшвилле, штат Теннеси.

В этой речи обнаружилось много всякого. Это был очень ловко состряпанный памфлет, хорошо подготовленный образчик агитации в пользу предстоящей интервенции, о которой, по словам Чейни, только дураки или трусы еще думают, что ее, дескать, можно избежать. Впрочем, даже он уже не отваживался утверждать, будто «Аль-Каида» нашла себе прибежище в Ираке. Зато теперь он занялся изгнанием бесов, убеждая слушателей в существовании теневого мира терроризма, который охватывает более шестидесяти государств. Для победы над врагом потребуются все имеющиеся средства дипломатии, все финансы, спецслужбы и службы разведки, органы уголовного преследования и вооруженные силы. И все враги Соединенных Штатов со временем будут обнаружены и побеждены, а это значит — здесь он заговорил о первопричине конфликта — для Усамы бен Ладена, что, как выразился президент Буш: «Если он еще жив, мы поймаем его. Если он мертв, то мы уже его достали».

Бен Ладену вновь и вновь удавалось ускользнуть от спецслужб. Возможно, поэтому ЦРУ и советовало перенести поле боя в Ирак и объявить «смертельным врагом» (по выражению Чейни) Саддама Хусейна. Чтобы как-то это обосновать, Чейни превратил чистой воды предположения в достоверные сведения. Для такого прыжка ему надо было как следует разбежаться. Я цитирую его речь в Нэшвилле: «Мы теперь знаем, что Саддам Хусейн вновь предпринимает попытки создания ядерного оружия. Помимо других источников, мы получили эту информацию из первых рук, от перебежчиков… С той же страстью Саддам жаждал создания изощренной программы для сокрытия в тайне своих планов по производству химического и биологического оружия… В случае если все его честолюбивые замыслы осуществятся, последствия для Ближнего Востока, для Соединенных Штатов и для мира во всем мире будут колоссальными. Тогда весь спектр оружия массового поражения окажется в руках у диктатора, который уже доказал, что использует это оружие как в войне против Ирана, так и против собственного народа. Вооружившись таким арсеналом террора и владея десятью процентами мирового запаса нефти, Саддам Хусейн может попытаться в своем стремлении к господству на Ближнем Востоке установить контроль над большинством мировых энергетических ресурсов, угрожать непосредственно друзьям Соединенных Штатов во всем регионе и подвергнуть ядерному шантажу Соединенные Штаты или другую нацию. Иными словами, нет никаких сомнений в том, что Саддам Хусейн теперь обладает оружием массового поражения». А отсюда уже следует, что риск невмешательства значительно превышает все риски активных действий.

Затем Чейни — пока еще риторически — отвечает на один из критических аргументов против войны в Ираке и впервые обозначает причину войны, которая в конце концов останется единственной — regime change [23] Regime change (англ.) — смена режима. . Эту причину он обосновывает следующим пассажем: «Другой аргумент состоит в том, что противодействие Саддаму Хусейну может создать в этой части мира еще больше проблем и затруднить всеобъемлющую войну с террором. По моему мнению, все будет ровно наоборот. Смена власти в Ираке принесет региону целый ряд преимуществ. Когда будут устранены столь весомые угрозы, все свободолюбивые люди в этом регионе получат шанс для развития тех ценностей, которые могут привести к миру на долгие времена. Что касается реакции арабов на улицах, то эксперт по Ближнему Востоку, профессор Фуад Аджами, предсказывает, что, вне всякого сомнения, после освобождения на улицах Басры и Багдада, так же как однажды в Кабуле, толпы людей будут радоваться и славить американцев!». Какое нагромождение ошибочных оценок! И ни за одну из своих ошибок — или то была сознательная фальсификация? — Ричарду Чейни не пришлось отвечать.