Юрий Бондарев - Мгновения

Низов хотел было взять Разгуляева с собой — так надежнее и спокойнее. Однако передумал: связист должен быть под рукой. О Разгуляеве позаботится Абушев, сделает все, как надо.

Танки стали выдвигаться по той самой дороге, по которой группа шла на вырубку. «Значит, мы видели след БМП, разведывавшей маршрут, — отметил про себя Низов, лежа на броне рядом с Литовченко и чувствуя под собой тепло, идущее от двигателя. — Хорошо, что они выбрали этот путь, — нам легче ориентироваться. Но вот куда пойдет резерв?»

Колонна остановилась в какой-то сотне метров от выхода из леса, когда уже брезжил рассвет. Один за другим глохли двигатели машин. Больше оставаться на броне было нельзя. И Низов, бросив Литовченко короткое: «За мной», спрыгнул в глубокий снег, заторопился в глубь ельника. Разведчики успели скрыться в нем, прежде чем в наступившей тишине застучали у них за спиной крышки открывающихся люков. Это еще больше утвердило Низова в мысли, что танки простоят здесь до начала контратаки.

Вскоре нашли Абушева и Разгуляева. Сержант был, как обычно, спокоен. А вот молодого солдата буквально распирало от возбуждения.

— Товарищ гвардии лейтенант, — сразу же громким шепотом заговорил он. — танкисты ничего не заметили! Ведь так, товарищ гвардии старший сержант?

— Так, так, — подтвердил Абушев.

— А вот как залезал на танк — не запомнил, — с сожалением сказал Разгуляев. — Волновался сильно. Все опасался: вдруг сейчас тронется.

Низов слушал солдата, не прерывая, хотя совершенно не ко времени был этот не больно-то связный рассказ. Он понимал: Разгуляеву надо дать выговориться, слишком много впечатлений, переживаний выпало ему за последние сутки.

Наконец Разгуляев умолк. И Низов обратился к Литовченко, который уже развернул радиостанцию:

— Что со связью?

Тот не ответил, видимо, не расслышал. Впрочем, можно и не спрашивать. Будет — Литовченко сам сразу же доложит. «Может хоть раз повезти в этом поиске? — подумал Низов. — Не просто так, ни с того ни с сего, а заслуженно, по трудам. Надо, чтобы повезло сейчас со связью. Очень надо…» И словно откликаясь на его мысль, Литовченко как-то буднично сказал:

— Есть связь, товарищ гвардии лейтенант.

«Устал, — мелькнуло в голове у Низова, — нет сил даже радоваться…»

— Передавай, — сказал он. — «Чугуны» вышли на рубеж…

Проходят дни, месяцы с той памятной ночи в апреле 1986-го, когда случилась авария на четвертом блоке Чернобыльской АЭС. Вспыхнул пожар, огонь стремительно разрастался вокруг разверстой пасти реактора. Авария стала трагедией — героической — для тех, кто первым шагнул в огонь, чтобы спасти нас с вами.

В ту ночь дежурным начальником пожарного караула на атомной был лейтенант Владимир Правик, который первым бросился навстречу беде. Он во главе своих бойцов боролся с огнем, пока хватило сил, пока не потерял сознание. Его нет среди нас. Остались мать, жена, маленькая дочурка, остались друзья-товарищи. И еще — его письма, фотографии…

Говорят, что нравственный уровень общества — в его отношении к женщине. Каким изумительным человеком открывается Володя, ныне Герой Советского Союза Владимир Павлович Правик, в своих письмах к любимой, к невесте, к жене…

Они познакомились в Черкассах, когда Володя учился в пожарном, а Надя — в музыкальном училище. Это произошло в новогоднюю ночь. Надя собралась было ехать к родителям в Городище, а ноги занесли ее не на автобусную станцию — в пожарное училище на новогодний бал. Тут все было необыкновенным: стремительный весельчак Дед Мороз, взрывы хлопушек, дождь конфетти. Она с подружкой стояла в уголке как зачарованная.

И вдруг совсем рядом услышала явно рассчитанное на ее уши:

— Как ты, Сашко, считаешь — сколько лет этой малышке?

Симпатичный курсант обращался к Деду Морозу, который больше напоминал веселого разбойника.

— Да лет двенадцать уже есть.

Конечно, очень обидно слышать такое, когда тебе уже все шестнадцать. Но Надя сделала вид, что это ее не касается. Правда, разволновалась, даже не услышала, что заиграл оркестр. А курсант шагнул прямо к ней:

— Разрешите вас пригласить, Дюймовочка!

Менялись мелодии, не менялся только ее партнер. Это был все тот же курсант Володя, подручный Деда Мороза. Он и домой ее проводил: «Чтобы маленьких никто не обидел».

Володя покорил «детсад» сразу и навсегда. Договорились о встрече… И вдруг от него письмо: «Здравствуйте, Надя. Пишет вам Володя». Оказывается, не смог дождаться назначенной встречи — так велико было желание поговорить, поделиться мыслями. Это было замечательно и удивительно, как в сказке. И эта сказка продолжалась все четыре года и четыре месяца, пока он был жив. За время их знакомства, дружбы, совместной жизни Володя написал Наде восемьсот (!) писем.

В письме признался ей в любви. Это было в январе. В письме предложил руку и сердце — это было в феврале. При встрече она просила:

— А ты скажи?

— О чем?

— О том, что написал.

Он отшучивался, говорил «о погоде и природе». Или же, улыбаясь, обещал:

— Лучше еще раз напишу.

Почтальон приносила и по два, и по четыре письма. Бросала их прямо в форточку, и они летели, как белые голуби. Менялся только обратный адрес. Сначала это были Черкассы, потом, после окончания училища, — Чернобыль. Володя сам сюда попросился. Отсюда родом. Здесь мама Наталья Ивановна, которую он очень любил. Здесь «атомка». Дело новое, интересное, перспективное. Им долго пришлось быть в разлуке: Надя еще продолжала учиться. Поженились они через год — в 1984-м, но еще целый год она оставалась в Черкассах. Володя говорил: «Впереди у нас целая жизнь. Все успеем».

Она получила диплом, приехала к нему в Чернобыль и стала работать в детском саду музыкальным руководителем. А потом им дали в Припяти квартиру, однокомнатную, в чудесном месте — за окном начинался лес. Володя тут же издал приказ по их семейному экипажу: «Отныне стиральная машина, пылесос и авоська навечно переходят в мое пользование. Как и кладовка, где вместо склянок-банок шикарно разместится фотолаборатория — она же универсальная мастерская».

Он любил создавать цветомузыку. Часто — за счет сна. А потом дарил друзьям. Володя сам нес в себе этот свет — энергии и жажды жизни, доброго отношения к людям. Нежно любил своего младшего брата Витю и на его 16-летие — 9 мая — обещал сделать в подарок цветомузыкальную установку. Она так и осталась незаконченной в мастерской и никогда уже не зазвучит.

Жизнь так прекрасно начиналась! Он жил работой, полностью отдавался ей. А еще выпускал «Комсомольский прожектор», «выбивал» квартиру для кого-то из своих хлопцев, конфликтовал с начальством — и такое бывало.