Юрий Бондарев - Мгновения

Кстати, солнышко мое ясное, ответь мне на один вопрос: ты написала письмо в Нежин, в пединститут? Ведь тебе надо будет ехать поступать учиться дальше. Смотри мне, жена. Никакие уговоры не помогут избежать этого. Трудности — это временное, и с ними надо бороться. Зато после окончания я тебе разрешу недельку выспаться.

А как на лугу прекрасно сейчас, какой воздух. Какая необыкновенная природа. Там даже плакат вывешен, зовет, на нем написано: «Добро пожаловать к нам. Мы напоим вас ароматом цветов, запахом трав».

До скорого свидания.

Передавай привет родителям, друзьям.

Июнь 1984 г.

Чернобыль

«Дорогой мой, милый человечек!

Мы нашли свою судьбу; так и должно было случиться, и нашим детям мы когда-то расскажем, как в голубой нашей юности встретились мы для счастья и жизни. Ведь все наши дни — это борьба за то, чтобы больше было добра и справедливости, честности, больше порядка. Для нас и детей наших.

Декабрь 1984 г.

Чернобыль

«Моя несравненная Кнопа!

Ты хоть питайся регулярно, а то выйдешь на улицу, налетит ветер и понесет тебя в тридевятое царство, в тридесятое государство. А если уже и не ешь, то хоть камешки клади в карманы или железяки. Так по килограммов пять в каждый, чтобы увереннее стоять на земле и не падать. Выбирай. И потом — подумай про нашу будущую Наташку. Имей совесть. Еще один экзамен, и ты — мама.

Нежно обнимаю.

Ноябрь 1985 г.

Припять

«Здравствуйте, мои дорогие, хорошие Наденька, Наташка!

С большим приветом к вам ваш курортник и лодырь. Это потому, что отлыниваю от воспитания нашей крошки Наташки. В начале письма прошу извинить за почерк и ошибки. Это, кстати, Надя виновата, что писала за меня планы, конспекты и совсем меня разучила держать ручку. Напишите, как Надя с Наташкой доехали домой, не приболела ли, не прихватила ли ее та болезнь, которая сейчас ходит по городу, что-то типа гриппа. Живу я хорошо. Поселили нас в институте-клинике для осмотра. Как вы знаете, здесь все, кто был тогда, так что мне весело, ведь мой караул весь при мне. Ходим, гуляем, по вечерам любуемся вечерней Москвой. Одно плохо, что любоваться приходится из окна. И, наверное, на месяца полтора-два. Увы, такие здесь законы. Пока все не обследуют — не выпишут. Пусть Надя живет в Городище. Я приеду прямо к вам, да еще пусть моя дорогая теща присмотрит мне работу, чтобы я мог перевестись.

Надя, ты читаешь это письмо и плачешь. Не надо, утри слезки. Все обошлось хорошо. Мы еще до ста лет доживем. И дочурка наша ненаглядная нас перерастет раза в три. Я по вам очень соскучился. Закрою глаза и вижу Надю с Натальей Владимировной. То, что произошло, вы уже слышали. Я не буду вдаваться в письменные подробности. Да еще вы меня, пожалуй, и не узнаете, когда приеду. Начал отпускать усы и бороду.

Сейчас у меня здесь мама. Примчалась. Она вам позвонит и скажет, как я себя чувствую. А чувствую я себя хорошо.

На этом буду заканчивать. Не волнуйтесь, ждите с победой.

Надя, береги дорогую нам Наташку.

Крепко обнимаю, целую.

Москва

6-я клиническая больница

Послесловие. Позже, когда уже по их жизни прошла та чернобыльская черта и когда Надя поняла, как беспредельно может тянуться одиночество, она не смогла смириться с тем, что произошло. И придумала себе сказку: «Володя жив». Просто еще не закончено лечение. Вот ему станет лучше, и он напишет ей письмо. Самое короткое в мире письмо: «Встречай!» И она ждет.

Из истории завода «Компрессор»:

…«В августе 1941 года первые отработанные серийные «катюши», изготовленные на заводе, отправлены на фронт. Это был заслуженный венец бессонных дней и ночей, которые пришлось провести ученым нашей страны, а также конструкторам, технологам и рабочим «Компрессора», чтобы создать и пустить в серийное производство боевую машину БМ-13.

…В сентябре 1941-го на фронт отправлено уже девять полков «катюш». Каждый полк имел три дивизиона БМ-13 — по три батареи в дивизионе. Всего — 36 боевых установок. Залп полка состоял из 576 снарядов калибром 132 миллиметра…»

Из воспоминаний генерал-лейтенанта артиллерии А. Н. Нестеренко:

«…И вот около полудня был дан полный залп дивизиона БМ-13. В течение каких-нибудь десяти секунд 192 снаряда накрыли боевые порядки врага. Плотность огня в такое короткое время была доселе невиданной. Если попытаться создать такой эффект ствольной артиллерией, то потребовался бы одновременный залп 16 дивизионов гаубиц… Роща была укутана густым черным дымом. Уцелевшие фашисты выскакивали в поле и бежали кто куда».

Взметнув ввысь «пакет» направляющих, посреди заводского двора на постаменте, как будто в вечном воинском карауле, застыла «бээмка», легендарная «катюша», которая в грозном сорок первом вышла с территории завода и дала первый залп по немецким захватчикам. Конечно, та первая «бээмка», сделав свое дело, расстреляв свои снаряды, в одном из боев погибла смертью героини — была подорвана; здесь сейчас другая «катюша», но все же, все же иногда Павлу Ивановичу кажется, что эта и есть первая, та, которую ему пришлось собирать своими руками.

Слепо смотрит закрытая броневыми листами кабина, не тают снежинки на холодном моторе, чиста краска на направляющих… Это — память. Память заводу. Невернувшимся… И пришедшим с поля боя. Живым и мертвым. Память мертвым, напоминание живым.

Двести сорок девять работников завода не пришло с полей сражений!

Павел Иванович долго стоит перед этим необычным памятником. До начала рабочего дня еще есть время. Тихо. Можно поразмыслить, вспомнить. А вспомнить Павлу Ивановичу Никитину есть что…

Распаялся старый семейный самовар, горящий медными боками, большой, на всю никитинскую семью; всех десять человек, не считая гостей, мог напоить в воскресный день. Хоть и бедновато жили Никитины — одежонка с плеч старших переходила к младшим, валенки — «с ног на ноги», редко млел мясной дух над большим семейным чугунком, но воскресные чаепития, особенно летом, на верандочке той квартиры, что в трудные годы выделила им Советская власть, блюлись строго: к ним приберегали сахарок, покупали баранки, пекли пирог. В «чайный день» семья вся собиралась за столом. К главе семьи, Ивану Федоровичу, нередко заглядывали почаевничать товарищи по работе. Когда надуется чаем и насытится баранками «мошкара», как отец любовно звал свое многочисленное потомство, разбежится по заводу, дом-то Никитиных стоял на территории «Компрессора», а тогда еще «Котлоаппарата», можно за неторопливой беседой с другом вспомнить и старое, подумать, о сегодняшнем, помечтать о завтрашнем дне. Старое-то оно, конечно, старое, но как бы рядом стоит. Вот не очень далекий 1921 год… Дни работы X съезда партии. На завод приезжал Михаил Иванович Калинин. И надо же так случиться — вести митинг поручили Ивану Федоровичу, простому меднику, бывшему «глухарю» — так звали медников, потому что они глохли от страшного грохота на производстве… И слова Калинина звучат по-рабочему веско: «Вот вы начали наводить у себя порядок. Это хорошо. Но надо это дело довести до конца. Когда у вас будет чистота в цехе, исправно оборудование, в порядке инструмент, то и работа пойдет лучше, и делать вы будете больше. Сейчас главное внимание надо уделить восстановлению производства. Для этого надо возвратить на завод рабочих, которые уехали в деревню, следует привлечь на нашу сторону специалистов. Победа рабочих и крестьян в нашей стране дело решенное. Теперь мы хозяева в стране, на заводе. Вы сейчас работаете на себя, а не на эксплуататоров, поэтому надо работать честно, любить свой труд. Я уверен, что вы и ваши дети превратят этот полуразрушенный отсталый завод в передовое столичное предприятие. Трудящиеся, когда они становятся хозяевами, способны творить чудеса…»