Юрий Бондарев - Мгновения

Особенно Ивану Федоровичу запали слова «Вы и ваши дети». У него — семеро! Сам он долгие годы тянул лямку на «Товарищество котельного, механического, медно-аппаратного и литейного завода А. К. Дангауэра и В. В. Кайзера». Продукцию «Товарищества» рвут с руками, потому как для отсталой России она самая подходящая: оборудование для винокуренных заводов, крахмало-паточных, сахарных, мыловаренных… Клепай котлы, Ванька! Пока не оглохнешь, не схватишь чахотку, не сдохнешь…

В революцию Иван Федорович вошел не сторонним наблюдателем: был в числе организаторов стачек, с оружием в руках сражался на баррикадах…

Вышвырнули за борт истории «А. К. Дангауэра и В. В. Кайзера». Закрылся расположенный около завода трактир с экзотическим названием «Трансвааль», где замордованные тяжелым трудом рабочие оставляли последнюю копейку. Переименовали и завод. С весны 1918 года он стал называться «Котлоаппаратом». Ему было поручено освоить выпуск оборудования для химико-фармацевтической промышленности: вакуум-насосов и фильтр-прессов (аппаратов очистки жидкости). Стало забываться и старое название слободки — «Дангауэровка». Начали сносить бараки-развалюхи, на их месте строили новые дома, пусть пока без больших удобств, но дома. Не обошли вниманием и семью Никитиных — выделили хорошую квартиру.

— Совсем как купчики! — шутил Иван Федорович, занимая свое место во главе стола. — На веранде чаи гоняем!

И вот те на — самовар не выдержал, распаялся. И как на грех самому им некогда заняться, дело срочное ждет в цехе. Хоть и воскресенье сегодня, а решил рабочий коллектив: воскресник провести. А после воскресника наверняка друзья-товарищи в гости, на «никитинский чай» напросятся. Не откажешь. Да и причину назовешь — засмеют! У старого мастера высшей квалификации самовар распаялся. По всей стране котлы, склепанные Иваном Никитиным, гудят, а тут собственный самовар…

После воскресника друзья, как положено, собрались к Никитиным. Как им сказать?

Тут появился сын — Пашка. Его обязанность раньше — щепать лучину, разжигать, раздувать самовар отцовским сапогом. Ну что с мальца еще возьмешь. И за это спасибо.

— Мамка велела передать — самовар на столе, пыхает… — Тихо так сказал отцу, не привлекая внимания гостей.

— Как это — на столе?.. — тоже тихо удивился отец.

— А так, пыхает, — повторил сын. — И крендели… И пирог…

— Сам, что ль, сообразил?! Запаял?!

— Ага. Сам.

— Да я ж тебя не учил, кажись…

— А я видел, как ты раньше делал… Да и на завод, в цех ты меня брал? Брал…

— Да в цехе мы ж не самовары делаем…

— Все одно, я смотрел…

— Ну, молодец, Пашутка! Выручил! По металлу пойдешь, коль с таких годков проявился… А?

— Не, батя, я по дереву хочу… Модельщиком!

— Вот те раз, руки металл приласкали, а ты «по дереву»…

— Ага, по дереву, батя. Я его запах люблю…

— Ладно, не перечу. Только помни, что в нашей династии многие металлисты…

Отец обнял Пашку, повернулся к друзьям:

— Значит, всех прошу на чай… Самовар на столе.

Случилось так, что в ФЗУ, в которое поступил Павел, группа модельщиков не состоялась. Предложили учиться на токаря. Пошел.

В первом механическом цехе, куда его направили после окончания училища, станки были старые, разношенные, инструмент тоже не лучшего качества. И какое-то внутреннее сопротивление металлу росло в душе семнадцатилетнего паренька, тем более что мечта не осуществилась — душа тянулась к рубанку, а тут — холодный блеск бесконечно вьющейся острой стружки, прогорклый вкус окалины, грохот станков… И неизвестно, чем бы закончился этот «внутренний сопромат», не подоспей вовремя к молодому рабочему мастера Ефим Иванов, Иван Рассказов и позднее — Сергей Николаевич Фадеев. «Вникай, Павел, в металл. Его надо чувствовать и понимать… Без этого хорошего токаря из тебя, Паша, не получится, будешь просто точильщиком гаек, болтов, шплинтов… И в станок надо влюбиться, как в девушку… Не смейся, так оно и есть, если, конечно, хочешь стать токарем по металлу…»

Сначала, улыбаясь, слушал советы старых мастеров: «Влюбляйся, как в девушку… Юмористы!» А потом задумался — точно сказано. Может, немножко красиво, но по делу. Вот и старый мастер Берзин, не один десяток лет проведший у станка, пропустивший через свои руки не одну сотню тонн металла, по-дружески заметил: «Любить, Паша, надо металл, любить. Давай-ка я тебя и на других станках поучу работать…»

Учился, старался. И вдруг — вот уж чего не ждал — Павла Никитина назначают мастером. Это в восемнадцать-то лет! На участке есть рабочие с таким стажем, сколько Павлу лет. В деды ему годятся.

Да, так и произошло — в восемнадцать лет стал Павел Никитин мастером.

Павлом Иванычем величать стали. Но от этого не легче. Кто всерьез, а кто и с насмешкой. Ну-ну, мол, посмотрим, время покажет, какой ты Павел Иваныч. Вот и первая стычка с кадровым рабочим подоспела. Станина грязная, несмазанная, не станок, а, прошу прощения, отхожее место. Так и сказал. Станочник на дыбы: «А, пшел, сопляк! Еще учить меня будешь… Да я уже работал, когда ты…» — «Станок не приму!» — «Еще чего?! До тебя принимали, а ты…» — «А я не приму!» — твердил восемнадцатилетний мастер. Каким-то шестым чувством догадывался Павел — отступи сейчас, сделай уступку разгильдяйству и разболтанности, потом не вернешь. Это первый, пусть и маленький, но бой, который он обязан выиграть. Проиграй он сейчас — будут, пожалуй, величать Павлом Иванычем по должности, по субординации, а не по душе, не по делу. На него сейчас смотрит участок, цех, а завтра разнесется и по заводу: «В первом механическом мальчишку мастером поставили, а рабочий на него…»

Позвал Павел механика цеха:

— Отключайте станок. К работе запрещаю приступать, пока не почистите…

Выиграл свой первый маленький бой Павел Никитин…

А тут надвинулся…

Заказ на первые «катюши» поступил еще до начала войны, до 22 июня. Правда, тогда еще никто на «Компрессоре» и не знал, что участвует в создании грозного оружия войны. Не догадывался и Павел Никитин, мастер первого механического. Заказ срочный и ответственный — это все, что было сказано. Павел частенько оставался в цехе по вечерам и выбирал самые сложные детали, с которыми не всегда могли справиться даже видавшие виды кадровые рабочие. Вроде бы и не его дело, самому стоять за станком — мастер, осуществляй руководство, но нет, не из таких был Никитин, чтобы столкнуть ношу потяжелее соседу. Не этому учил его отец, основатель династии Никитиных, не этому. Вот и склонялся над чертежом заковыристым Павел, прихватывая и те часы, что были положены ему на отдых. И опять тут не остался один. Заместитель начальника цеха Бурштейн оказался рядом. Этот и раскладушку притащил и по суткам не уходил из цеха. Пока не «пошла» деталь. Нормально, без брака. А потом и в сборочном довелось Павлу увидеть собранный «пакет». Конечно, трудновато было представить, что вот эти «рельсы» могут стрелять. Не знал, не ведал он еще тогда, что фронтовые дороги вновь сведут его, Павла Никитина, крестного, со своей крестницей, «катюшей». И будет она, эта «крестница», не такая вот новенькая, лоснящаяся от свежей краски, а попадет к нему в полевую ремонтную мастерскую прямо из боя, черная от пороховой гари, скрюченная, с темно-рыжими пятнами солдатской крови на станине и направляющих.