Павел Вощанов - Ельцин как наваждение [Записки политического проходимца]

– И как же шеф на это прореагировал?

– Никак. Сказал, чтоб мы организовали все, как положено.

Гроб сделал в Москве короткую пересадку и полетел дальше, на родину покойного, в Свердловск. На прощание с Хариным шеф не поехал. От его имени слова прощания произнес Илюшин. Когда мы вместе возвращались в Белый дом (я ехал с ним в одной машине), Виктор Васильевич сказал не то с грустью, не то с иронией:

– Если б мы с тобой, Павел Игоревич, умерли полчаса назад, то считай, что уже двадцать семь минут, как нас для шефа не существовало бы.

Утверждение насчет двадцати семи минут показалось не лишенным оригинальности, но, в некотором смысле, спорным:

– А первые-то три минуты ему на что?

– Как на что? Одна – чтоб выслушать рапорт о нашей скоропостижной кончине. Другая – чтоб прикинуть в уме, как на происшедшее отреагирует пресса и политические оппоненты. И, наконец, третья – чтоб отдать короткое распоряжение: мол, займитесь, понимаешь, похоронами и пусть все будет, как положено. И точка! На большее не рассчитывай.

Признаться, я уже давно ни на что не рассчитываю. Как писала Ахматова: «Живу с трудом и чувствую с трудом». И все чаще сознание мое посещает беспокойная мысль: как бы спрыгнуть с подножки этого дребезжащего трамвая под названием «Власть»? Невмоготу!

Некоторое время назад шеф устроил нам такой разнос, что, думали, всех повыгоняет. Бушевал, как свирепый тайфун в Бермудском треугольнике. И ведь не из-за чего! Нет, причина, конечно, была – сорванный визит президента Международного Олимпийского Комитета Антонио Самаранча. Но в том не было ничьей вины, кроме его собственной.

Главный олимпиец уже был в воздухе, когда шеф, отобедав, неожиданно для всех отбыл вместе с Коржаковым в неизвестном для нас направлении. И что самое прискорбное – без всякой надежды (по понятным причинам) на возвращение. Илюшин в трансе:

– Что будем делать?! Через полтора часа самолет приземлится во Внуково, через три Самаранч будет у нас в Белом доме, – и с кем ему здесь встречаться?! Летит-то он ради разговора с Ельциным!

Случайно оказавшийся в приемной глава президентской администрации Юрий Петров поначалу решает уклониться от обсуждения: мол, вопрос технический, не моего уровня. Но поразмыслив минуту-другую, все же отваживается поучаствовать в «разруливании» этой непростой ситуации. И делает это с пафосом, отличающим в нем бывшего секретаря партийного обкома:

– Будет политически правильно, если мы сообщим на борт, что с Самаранчем встретится премьер-министр России!

– А если Силаева нет на месте? Если он не может?

Петров вновь погружается в раздумья. Чувствуется, мысленно просчитывает плюсы и минусы своего участия и неучастия в этом каверзном деле. И, видимо, решив, что неучастие может быть расценено Ельциным как недружественный шаг (уклонился, не подставил плечо – стало быть, ненадежен), обреченно вздыхает:

– Что ж, тогда придется мне.

Позвонить на борт и все деликатно объяснить Самаранчу поручили сотруднику Дмитрия Рюрикова, помощника президента по международным делам. Тот отнесся к поручению вполне спокойно, как и положено работнику дипломатического протокола:

– Что я должен сказать относительно Бориса Николаевича? Почему он сегодня не может его принять?

– Если б только сегодня, – дежурящий в приемной Диваков горько усмехается. – Он, по всей видимости, и завтра его не примет.

– Но я ведь должен как-то все объяснить?

На сей раз Петров не задерживается с ответом: Борис Николаевич заболел!

Реакция президента МОК не заставляет себя ждать. Через пару минут с борта приходит сообщение: господин Самаранч намерен встречаться только с президентом Ельциным, а коли тот заболел и не может его принять, самолет ложится на обратный курс.

Наутро оппозиционная пресса принимается строить разные версии относительно несостоявшейся встречи, одна страшнее другой – от «запил» до «застрелился». Но шефа разгневали не они, а объяснение, предложенное Самаранчу – «заболел». Такого гнева, да еще выраженного в столь агрессивных тонах, я лично не наблюдал за все время нашего знакомства:

– Кто сказал, что я болен?! Ельцин никогда не болеет! Ельцин здоров! Уволить! Немедленно!

Сначала мы думали, что всех нас выставят за порог, и с ним останется только Коржаков, един во всех лицах. После – что придется прощаться с Димой Рюриковым, к которому уже успели привыкнуть. Но, в конечном счете, весь гнев пал на «стрелочника» – шеф повелел уволить ни в чем не повинного рюриковского помощника. Парня жалко. Он всего лишь ретранслировал распоряжения главы президентской администрации. Что тот ему велел сказать, то он и озвучил Самаранчу. В чем же его вина? Все попытки Илюшина (и даже исчезающего в любой конфликтной ситуации Петрова) как-то смягчить высочайший гнев не увенчались успехом.

И какой же из происшедшего следует вывод? Увы, печальный. Почему-то не могу отделаться от мысли: фундаментальный ельцинский принцип, о котором он мне сам говорил не единожды – «Ельцин не мстителен и умеет прощать!» – больше не действует. Другие времена, другой Ельцин.

…Вчера, 25 декабря 1991 года, Михаил Сергеевич Горбачев объявил о своей отставке. Не стало СССР, не стало и его президента. Но страна-то, пусть усеченная, но осталась, и народ остался. А он, по сути, все еще советский и не отвык от советских традиций. Например, от того, что 31 декабря, перед самым боем кремлевских курантов глава государства поздравляет его с наступающим Новым годом. Неплохая, кстати, традиция. Почему от нее нужно отказываться?

Ельцинские спичрайтеры, Пихоя с Ильиным, готовят поздравительный текст. Я договариваюсь с телевизионщиками насчет записи. Все идет своим чередом. Но Илюшин обеспокоен:

– Ох, не нравится мне что-то наш шеф, ох, не нравится!

И как в воду глядит – когда уже все готово, Ельцин вдруг исчезает из поля нашего зрения, и от него нет никакой информации. Известно лишь одно – с ним Коржаков и охрана. Но хуже всего, что отсутствие шефа в Кремле не остается незамеченным российской и зарубежной прессой. От вопросов «Что с Ельцинам? Где Ельцин?» нет отбоя. Хоть трубку не бери. Не знаю, что и отвечать. Сказал бы, что заболел, так ведь после голову оторвет и сделает это прилюдно, чтоб все заметили и уразумели: Ельцин никогда не болеет!

После недолгих, но бурных дебатов решаем следующее: текст поздравления «дорогим россиянам» зачитает диктор, причем закадровым голосом.

Слава Богу, сегодня связанная с отсутствием Ельцина напряженность пошла на спад. Во всяком случае, мой телефон молчит. И все потому, что кто-то (не знаю, кем именно и по каким каналам) передал в прессу якобы официальную информацию: Ельцин на даче работает с документами. Мол, накопилось очень много вопросов, требующих осмысления и неотложного решения. Илюшин, как и я, ничего не знает об ее происхождении, но предполагает, что это творение Коржакова или кого-то из его подчиненных.