Павел Вощанов - Ельцин как наваждение [Записки политического проходимца]

…В резиденции посольства на улице Гренель собрались представители всех волн русско-советской эмиграции. Чувствуется, что в своем отношении к Ельцину они далеко не единодушны. Титулованные «старики» не горят желанием восторгаться новым властителем. Недавние соотечественники, напротив, охотно выстраиваются в очередь лишь для того, чтоб пожать руку ему и выразить благодарность за происшедшие перемены. В обществе элегантно одетых господ (явно – эмигрантский бомонд) замечаю всемирно известного музыканта Мстислава Ростроповича. Памятуя о проведенных вместе часах в осажденном путчистами Белом доме, подхожу поздороваться:

– Мстислав Всеволодович, вы меня не помните? Павел Вощанов, помощник Бориса Николаевича. Вы отдыхали ночью у меня в кабинете…

– Голубчик ты мой! Конечно! Как же я рад!

Уверен, мэтр меня не вспомнил, но расцеловывается, как с давним и очень близким приятелем. Его супруга смотрит на происходящее с нескрываемым недовольством, будто я подошел выклянчить у мэтра немного франков на пиво и сувениры для родственников.

– Дружочек мой, мне это делать неудобно, а ты шепни Борису Николаевичу, чтоб он здесь не особо поругивал Горбачева. К нему, знаешь ли, тут не все…

Закончить фразу не удается – мимо пулей пролетает разгневанный шеф, а за ним следом Коржаков и весь руководящий состав российской делегации. Завершает процессию невозмутимый Илюшин, неторопливо идущий с неизменной папочкой в руках.

– Что-то случилось?

– А-а, – Илюшин досадливо машет рукой, – тут ему кое-кто наговорил всяких малоприятных слов, вот он и взбеленился.

– Значит, мы уже уезжаем?

– Это было бы неправильно понято. Филатов с Гайдаром убеждают побыть еще хотя бы минут десять-двадцать. Чтоб никто не подумал, будто обиделся.

Чувствую, настал момент, когда я должен предупредить, что какое-то время буду отсутствовать:

– Виктор Васильевич, а что если я исчезну на этот вечер? Хочу с друзьями повидаться.

– Сегодня вообще не стоит попадаться шефу на глаза, так что… Но ночевать, надеюсь, будешь в Версале?

– Конечно.

– Тогда давай.

Господи, вот она, ниспосланная тобой воля! И вот они, друзья, с которым легко и приятно! Спасибо тебе, Господи, что дал силы дожить до этого часа!

Сидим в маленьком, но чертовски уютом ресторанчике, с безумно вкусной кухней. Фредерик отправился по каким-то неотложным делам. Как съязвил Ряшенцев, чтоб обрушить фондовую биржу где-нибудь в Гонконге или прикупить и сразу перепродать Панамский канал. Так что мы трапезничаем без него. И это к лучшему. Все-таки он не нашенских кровей.

– Понимаешь, не могу больше! Не могу! Задыхаюсь! Меня уже от одного его вида с души воротит!

Как ни странно, но прагматичный Ряшенцев относится к моим планам с сочувствием и пониманием:

– Уходи! Прямо сейчас! Напишешь прощальную записку, и со мной в Будапешт. Я совершенно серьезно!

– Нет, Володька, мое исчезновение заметят французы. Представляешь, какой будет звон на весь свет? «В Париже исчез пресс-секретарь президента Ельцина» – это ж сенсация мирового масштаба! Оно нам надо?

– Тогда возвращайся в Москву, пиши шефу записку, и сразу ко мне.

– Ты не думаешь, что это будет ошибкой?

– Ошибка, это себя насиловать.

…Оттепель – большая редкость для февральской Москвы. Можно было бы радоваться нежданно наступившей весне, если б не мутные ручьи, вытекающие из-под осевших сугробов и впадающие в огромные лужи, отчего-то чаще всего разливающиеся на перекрестках, посреди пешеходных переходов. Зато в Кремле, вовремя избавленном от снега и дорожной наледи, все радует глаз и слух. И сухой асфальт, и играющие солнцем окна, и звонкая капель тающих сосулек, и гомон ошалевших от солнечного тепла птиц. Вроде бы не так уж и высока кремлевская стена, а за ней будто другая страна, с другим, более мягким климатом.

По возвращении из Парижа сказываюсь больным и несколько дней не выхожу на службу. Но сегодня суббота. Значит, никто из начальников не повстречается и не станет задавать ненужные вопросы насчет планов на ближайшее будущее. Потому что план у меня один – забрать из кремлевского кабинета свои вещички, оставить у дежурного прошение об отставке и ближайшим же рейсом улететь в Будапешт. Побуду там до тех пор, пока не уляжется вызванный моим уходом шум-гам.

В Белом доме у меня было ощущение, что я там надолго, потому и тащил к себе в кабинет все, что могло сгодиться в работе. Один архив газетных публикаций занял чуть ли не целый шкаф. В Кремле такого ощущения не было с первого же дня. Поэтому моя личная собственность умещается в одну, правда, объемистую спортивную сумку. Чтобы исключить какие бы то ни было обвинения со стороны новоявленных радетелей безопасности, запираю в сейф оружие и документы с грифом «Секретно», а ключ заклеиваю в конверт и отдаю дежурному по приемной.

Теперь самое главное – нужно написать прошение об отставке. Мучаюсь над ним битый час, но так и не могу добиться требуемого результата – чтоб не чувствовалось никакой личной обиды, но чтоб шеф понял, что ухожу от него не просто так, а разочаровавшись. И в нем, и в политическом курсе, и в стиле его руководства. В конце концов бросаю это занятие, и пишу короткую записку руководителю Секретариата Виктору Илюшину, которому подчинены все помощники президента. Объяснение своего ухода свожу к незатейливой мысли: Борис Николаевич не испытывает нужду в пресс-секретаре (во всяком случае, таком, как я), а потому не считаю возможным продолжать исполнение этих обязанности. Сочтет нужным – передаст шефу. Не сочтет – и ладно. Запечатываю написанное в конверт и тоже отношу в приемную. Секретарь смотрит с удивлением: это все или ты еще что-нибудь принесешь?

Теперь все! На этом заканчивается моя жизнь «при Ельцине». Могла бы, конечно, закончиться и получше, без душевной опустошенности, но уж как вышло, так вышло.

Возле Спасских ворот встречаю коменданта Кремля генерала Барсукова. Вот уж кому не позавидуешь. Отвечает за все, а покомандовать им норовит любой президентский охранник.

– Что это тебе не отдыхается? – и с удивлением смотрит на мою сумку. – Работу на дом берешь?

– Да нет, не работу…

– А-а, – и усмехается, – а то я подумал, что теперь у нас еще и про тебя станут говорить: «Работает дома с документами».

Вечером из Будапешта звонит Ряшенцев. Судя по голосу, настроение у него прекрасное:

– Вещички из Кремля забрал? Заявление написал? Молодец! Я вот что подумал: наверное, не стоит тебе брать билет до Будапешта.

– Та-ак!

– Давай на всякий случай перестрахуемся, слегка запутаем следы, мало ли что.

– И куда же мне прикажешь лететь?

– В Стамбул. Завтра рано утром у Али Шена из Ленинграда вылетает какой-то борт. Я с ним договорился, командир «присядет» во Внуково и подберет тебя.