Павел Вощанов - Ельцин как наваждение [Записки политического проходимца]

В ту пору едва ли не каждодневно в прессе появлялась информация о том, что в недрах КГБ, этого, как его тогда называли новоявленные демократы, «цепного пса агонизирующей партократии», вынашиваются коварные планы по дискредитации Бориса Николаевича Ельцина. Может, так оно и было на самом деле, но вот что удивительно – ни один из этих планов не был реализован!

Зададим себе вопрос: почему Лубянка вовремя не развенчала миф о «последовательном борце с номенклатурными привилегиями, за демократию, социальную справедливость и высокую мораль в политике»? В конце 80-х она имела неограниченные возможности добывать любую, даже более чем конфиденциальную информацию о людях самого высокого ранга (в принципе, думаю, она и сейчас их имеет). А о Ельцине и добывать-то ничего не требовалось. Чтоб заложить под него убийственной силы компромат-бомбу, достаточно было какое-то время (полагаю, двух-трех месяцев вполне хватило бы) фиксировать скандальные фиаско, которые оппозиционер терпел с пугающей регулярностью. То он оказывался в грязном болоте возле подмосковной дачи своего давнего знакомца Сергея Башилова. То поражал Америку экстравагантностью поведения. То, впав в депрессию, предпринимал нешуточные попытки наложить на себя руки, причем не где-нибудь, а в рабочем кабинете и на глазах насмерть перепуганных подчиненных. То появлялся на публике в состоянии, близком к непотребному. Какие там «спецоперации по дискредитации»?! Любая из этих историй, если придать ей нужную огласку, могла разнести в клочья репутацию народного кумира. Не спасла бы никакая популярность у митингующих на площадях толп.

Так почему же этого не было сделано? Для меня ответ очевиден: Лубянке был выгоден Ельцин, причем выгоден именно на вершине власти. К закату горбачевской перестройки она уже переродилась из сугубо репрессивного в репрессивно-коммерческий аппарат. Причем полугосударственный-получастный. Для него смещение Горбачева и воцарение Ельцина – это несколько лет бюрократического хаоса, в течение которого возможно было прибрать к рукам самые лакомые куски подлежащей приватизации общенародной собственности.

У кого-то есть возражения на сей счет?

Если есть, тогда объясните мне тот факт, что среди крупнейших капиталистов (олигархов и полуолигархов), за минувшие четверть века появившихся на постсоветском пространстве, бывшие сотрудники «тайной канцелярии», их родственники и личные друзья занимают ключевые позиции. Это что – случайность? Поголовная сверходаренность? Поголовный сверхпрофессионализм? И ведь так всюду – с севера на юг и с юга на север. Что же касается матушки-России, то здесь легальные и нелегальные выходцы из КГБ вообще контролируют едва ли не всю экономику. Какую коммерческую компанию ни возьми, в ней если не первый, то второй руководитель – отставной чекист. А что наблюдаем во власти, причем на всех ее ветвях? Сплошь и рядом! Немалая толика федеральных и региональных СМИ ныне тоже в руках этих ребят. Может, оно и неплохо. Может быть. Уж лучше они, чем плюгавые экс-фарцовщики и экс-цеховики с уголовными замашками. Но речь сейчас не о другом – «операции» КГБ по дискредитации Ельцина конца 80-х – начала 90-х годов – не более чем мистификация, причем не самая хитроумная.

Несколько дней мы с Ярошенко упорно прячемся от неугомонных японцев. На всякий случай пришлось и дома, и в редакции предупредить: если по телефону будут спрашивать Восянова-сан, то его нет и неизвестно, когда будет. Но, слава богу, вчера Суханов наконец сообщил нам, что Борис Николаевич программу еще раз посмотрел, замечания у него есть, но они несущественные, так что можем уведомить (он так и сказал: уведомить!) Токио о его принципиальном согласии, пусть готовятся. В общем, гора с плеч.

По этому поводу…

Нет! Лучше сказать не так: в целях снятия накопившегося за последние дни стресса…

В общем, отправляюсь на ужин со своим хорошим приятелем Алексеем Жарковым, великолепнейшим актером и чертовски заводным парнем. Ужин, как это часто бывает, оканчивается далеко за полночь. Так что наутро встаю с трудом, намного позже обычного, и в редакции появляюсь уже после полудня.

Возле лифта меня ловит секретарь Главного:

– Где ты ходишь?! Тебя тут все обыскались!

– А что случилось?

– Уже несколько раз звонили из Верховного Совета, от депутата Ярошенко, по какому-то архиважному делу! Просят с ним срочно связаться. Срочно!

Такое для меня не в новинку. Политическому обозревателю газеты, и к тому же ее парламентскому корреспонденту, нередко звонят депутаты, и почти всегда по не терпящему отлагательства делу. Других у них попросту не бывает. Но Виктор Ярошенко – особый случай. Для меня это не столько депутат, сколько партнер, единомышленник и просто добрый приятель. И уж если он передает, что я ему срочно понадобился, стало быть, и впрямь случилось нечто экстраординарное.

– Здравствуйте, товарищ народный депутат!

– Слава богу! – по голосу чувствую, Виктор чем-то взволнован. – Ты уже слышал, что с Ельциным стряслось?

Сердце ёкает и, обрывая сосуды с капиллярами, летит если не в самые пятки, то куда-то в область большого или малого таза: господи, что он еще учудил?!

– В аварию наш шеф сегодня утром попал!

– Как в аварию?! Жив?

– Жив, но подробностей не знаю. Сейчас еду к Суханову на Охотный. Ты приедешь?

– Выезжаю!

В офисе председателя парламентского Комитета по строительству, что в гостинице «Москва» на Охотном ряду, немноголюдно. Кроме Суханова и какого-то неизвестного мне парня, старательно играющего роль крутого охранника, только трое депутатов из Межрегиональной группы – Полторанин, Собчак и Попов. Очевидно, прослышали о происшествии и поспешили засвидетельствовать обеспокоенность. Ельцин у себя в кабинете, но пока Лев Евгеньевич к нему никого не пускает. Там над шефом колдует врач, Толя Григорьев, и, похоже, пробудет у него еще долго. Так что мы вполне можем попить чайку у Суханова, в его маленьком кабинете возле приемной, и расспросить о злоключениях сегодняшнего утра.

– Ох, ребята, не поверите, до сих пор руки трясутся!

Лев Евгеньевич подает знак, чтоб мы подсели к нему поближе, и, видимо, на всякий случай, понижает голос. Надо полагать, то, что он нам сейчас поведает, это не для посторонних ушей.

– Я с утра к нему поехал. Нужно было завезти кое-какие документы. Он еще с вечера мне сказал, что хочет с ними поработать дома. А тут, не знаю, что на него вдруг нашло: едем на Охотный, и все тут! Когда садились в машину, вроде был спокоен и даже весел, а едва подъехали к Горького, так в него словно бес вселился: поворачивайте налево! Водитель говорит: «Борис Николаевич, нет здесь левого поворота. Доеду до Белорусского и там развернусь», а тот аж покраснел от гнева: налево, я сказал! Ну, что тут можно поделать? Вы же знаете… В общем, дождались мы, когда в потоке машин появился небольшой разрыв, – и по газам! Проскочили бы, если б не троллейбус. Он как раз от остановки отъехал и всем, кто за ним был, обзор закрыл. Вот из-за него эти самые «Жигули», будь они неладны, и вынырнули. Водитель нас заметил, но уже поздно – машину его юзом несет, а мы у нее поперек дороги. И он нам прямо в заднюю дверцу! А возле нее, как на грех, шеф сидит. У меня аж сердце оборвалось.