Павел Вощанов - Ельцин как наваждение [Записки политического проходимца]

…Так что подписывайте, подписывайте, Борис Николаевич, и ни о чем таком не думайте. Станете президентом, ничего не вспомнится.

Ужин у Андреаса похож на все предыдущие ужины, хотя и чуть менее чопорный. Вопросы за столом тоже не умнее и не глупее тех, что задавались за другими столами. Разве что здесь, на курорте, это делается с менее постными лицами. Зато отвечает на них Борис Николаевич так, словно в голове у него магнитофон. Он, как выяснилось в ходе этой поездки, вообще не любитель политических импровизаций. Если что-то раз посчитал удачным, повторяет это всюду, невзирая на характер и настрой аудитории. Так что мы уже выучили его «американские тезисы» назубок, и любой из них можем повторить без запинки и в нужной последовательности.

Вечер окончен. Гости откланялись, не забыв выразить Ельцину свое восхищение и благодарность за антикоммунистическую позицию. Прощаемся с хозяевами и тоже расходимся по своим квартирам. Шеф выполнил-таки обещанное – он лишь слегка навеселе.

– Пойду сниму костюм, – к Борису Николаевичу вернулось благодушие, утраченное из-за дебатов по «Меморандуму», – и через полчаса встречаемся на берегу.

Чтобы портье в холе не заметил похищенную мною бутылку виски, заворачиваю ее в полотенце (вроде как иду окунуться в ночной океан). Ярошенко складывает в полиэтиленовый пакет стаканы, фрукты из вазы и кое-какую закуску, обнаруженную нами в холодильнике. Перед самым выходом вспоминаю об Алференко: его-то зовем? Виктор пожимает плечами: мол, пусть Суханов сам решит или у шефа спросит.

Какая темная ночь! И какие невероятно яркие, крупные звезды! Здесь они совсем не такие, как в России. А такого песчаного пляжа никто из нас вообще отродясь не видывал. Фантастика! Кажется, все это происходит не наяву и не с нами!

Впереди что-то нашептывает укрытый ночной мглой океан. Позади легкомысленно сверкает огнями незасыпающий Майами-Бич. Наверное, впервые за эти семь дней мы общаемся без напряга. Всем легко и беззаботно, даже Геннадий Алференко, смертельно уставший (это надо признать) от оправданий перед прессой за необдуманные слова и поступки нашего шефа.

– Ну, давайте вот за что выпьем…

Мне кажется, Борис Николаевич вознамерился прямо здесь, на пляже, подвести итоги нашего турне. Но ошибаюсь. Он о другом.

– Все эти дни я наблюдал за вами. Я же вас плохо знал. Мы, понимаешь, первый раз вместе в таком серьезном деле. Так вот, – Ельцин делает многозначительную паузу и окидывает взглядом внимающую его речам компанию, – давайте пообещаем… поклянемся!… что никогда не предадим друг друга. Никогда!

– Обещаю! Клянусь!

– И я клянусь!

– Конечно. Я тоже!

То ли мы устали за эту шальную поездку, то ли виски в сочетании с океанским воздухом пьянит сильнее, но в отель возвращаемся в легком подпитии и даже слегка покачиваясь. Ельцин обнимает меня за плечо, и не от избытка отеческих чувств, а потому что ему так устойчивее. Уже у лифта он вдруг притягивает меня к себе и шепчет в самое ухо:

– Вы с Виктором будете работать со мной! В ближнем круге!

Как все-таки странно устроена человеческая память! В жизни почти каждого человека есть такие сюжеты из прожитого, которые ему не хотелось бы вспоминать, но именно они отчего-то и вспоминаются чаще прочих. Для меня это поездка с Ельциным в Америку. И даже не сама поездка, а то, как я – именно я, а не он! – повел себя после нее.

Мы с Ярошенко вылетаем домой тремя днями позже Ельцина c Сухановым, и не из Майями, а из Нью-Йорка. Наплели им, будто хотим удостовериться, что обещанный миллион одноразовых шприцов закуплен и отправлен в Союз. На самом деле, нас пригласил погостить у себя в Вашингтоне Харрис Култер, оказавшийся не только отличным переводчиком, но и удивительным собеседником. И к тому же на редкость скромным человеком. Мы лишь в последние дни, когда наша поездка по Америке подошла к концу, узнали, причем случайно, что, оказывается, он известный в США специалист по истории медицины, доктор философии и профессор Колумбийского университета. Потрясающе!

Но все хорошее и приятное по обыкновению скоротечно. Если с Ельциным у нас каждый день тянулся словно три, то эти три дня пролетели будто один. Но все равно, хоть в Америке и комфортно (тем более, когда тебе не надо думать ни о крыше над головой, ни о хлебе насущном), а домой все же тянет. Так что настроение у нас с Виктором, можно сказать, приподнятое.

Самолет разбегается, отрывается от бетонной дорожки и взмывает в небо. Над головами гаснет табличка «Пристегните ремни». Сейчас приветливая стюардесса предложит нам что-нибудь выпить, и мы непременно выпьем. За окончание наших мытарств. Ярошенко улыбается с прищуром и топорщит боцманские усы. Это значит, хочет меня удивить чем-то неожиданным.

– Давай выпьем за наш новый проект!

– Какой еще проект?!

– Мне тут пришла в голову одна мысль…

– Виктор Николаевич, я тебя умоляю! Давай хотя бы месяц поживем без великих целей!

Возле наших кресел останавливается пилот, судя по нашивкам на рукавах кителя – командир корабля:

– Простите, вы ведь в Америке были вместе с Борисом Николаевичем?

Виктор бросает на меня многозначительный взгляд: молва о наших подвигах добралась до Родины раньше нас! Но мне отчего-то не по себе:

– Да. А что именно вас интересует?

– Скажите, так пил он все-таки в Америке или не пил?

Мы с Ярошенко, не сговариваясь, возмущенно реагируем на такую постановку вопроса, причем делаем это почти рефлекторно и, можно сказать, в один голос:

– Да вы что?! С чего вы взяли?!

Наш напор смущает пилота, и тот произносит извиняющимся тоном:

– Я вот тоже думаю, что такого не могло быть. Но «Правда» об этом на днях большую статью опубликовала.

Виктор смеется, но смех у него какой-то наигранный: не то читаете, дорогой товарищ!

– Вы следите за «Комсомолкой». Павел, – и он кивает на меня, – в ней скоро обо всем расскажет.

Пилот уходит к себе в кабину, обнадеженный нашими уверениями: наврала «Правда», не пил Борис Николаевич! Зато у нас настроение испорчено на весь полет. Жизнеутверждающего оптимизма уже нет и в помине.

– Что делать-то будем?

Виктор смотрит на меня с удивлением:

– Как что? Будем бороться за Ельцина! Я выступлю перед избирателями, ты напишешь большую статью в «Комсомолку»…

– И о чем же я напишу?

– Про то, как ездили в Америку.

– Написать все, как оно было на самом деле, ничего не замалчивая? И про вечеринку у Боба Шварца, и про ужин с Рокфеллером, и про Балтимор с Майами?

– Ты же понимаешь, что это подло, что это предательство?! В этой поездке мы с тобой не были сторонними наблюдателями. Мы – члены команды. Значит, соучастники и удач, и проколов. Поэтому ни у тебя, ни у меня нет права на критику и разоблачения.