Павел Вощанов - Ельцин как наваждение [Записки политического проходимца]

– Понимаю. Внесистемный инструмент системы.

– Чта-а?!

Ельцин не любит всякого рода умничанье, оно его раздражает. Помню, как-то в Японии я экспромтом, за десять минут до выступления у памятника жертвам атомной бомбардировки Хиросимы, куда мы не должны были ехать, но поехали, набросал для него текст речи (он, кстати сказать, прочитал его всего один раз, а после повторил точь-в-точь). Так вот, в нем были слова, адресованные Америке: «Корысть и лицемерие государства, не познавшего боли многомиллионных утрат, породили с его стороны неоправданную жестокость». Ельцину они не понравились: «Что-то вы тут наумничали. Надо проще и понятней: японская армия уже не оказывала сопротивления и готова была капитулировать, но бомбу американцы сбросили даже не на нее, а на мирные города, – и это ничем оправдать нельзя». После этого я уже не употреблял в его присутствии никаких словестных красивостей. Есть только один человек, которому такое дозволено, – Геннадий Бурбулис. Его речи порой трудно понять, но они всегда рождают ощущение интеллектуального превосходства. В том, что шеф относится к этому снисходительно, состоит удивительный парадокс их политического альянса.

– Есть у вас на примете надежные люди для такой работы?

– В этом, Борис Николаевич, самая большая проблема. Людей, умеющих добывать информацию не из официальных источников, а, как у нас говорят, «в поле», не так много. Такие мастера наперечет.

– Вот и подумайте, где их найти и как привлечь.

Что из себя должна представлять информационная служба, о которой говорит Ельцин, это придумать нетрудно. А вот где взять людей – вопрос не из легких. Понятно, что рекрутировать вальяжных чиновников из многочисленных пресс-служб – значит на корню загубить дело. Все, на что эта публика способна, – приехав на место событий, поселиться с комфортом на какой-нибудь госдаче, надуваясь важностью постращать тамошнее руководство и, отужинав-отобедав с перепуганными аборигенами, получить от них никчемную справку, якобы что-то объясняющую. Люди из спецслужб тоже не подойдут. Они воспитаны властью, как цепные псы на хозяйском дворе – их спускают лишь для того, чтоб в клочья порвать уже намеченную жертву из числа неугодных или провинившихся. Так повелось издавна, и их уже не переучить. А лощеные штирлицы из Первого главка КГБ СССР? Эти элитные совзагранслужащие привыкли, что Москва далеко, контроль за ними невелик, а потому можно впаривать начальству «агентурную информацию», черпая ее из местных газет или выведывая у собутыльников на оплачиваемых Центром ресторанных посиделках.

Для дела, которое задумал шеф, требуются чернорабочие информационного сыска, и найти таких можно только в редакциях, да и то не во всех. Это своего рода газетные флибустьеры и авантюристы – бесшабашные, легкие на подъем, невероятно коммуникабельные, не знающие авторитетов, не робеющие ни перед кем и ни перед чем. Это вечные скитальцы, самым невероятным образом первыми оказывающиеся в горячих точках. Причем в «горячих» не только в смысле стрельбы и людских страданий, но и во всех прочих. Они обладают особым даром находить нужную информацию, и, что самое главное, умеют из разных, нередко противоречивых фактов и мнений собрать мозаичную картину происходящего, близкую к реальному, а не к желаемому. Таким необязательно быть вхожими в сановные кабинеты – и без того сумеют выведать все, что творится в любом из них. Знаю с десяток подобных умельцев, но лучшие, на мой взгляд, трудятся у нас в «Комсомолке» – Дмитрий Муратов и Андрей Крайний. Отчаянные ребята, репортеры от Бога. Правда, рафинированные нигилисты. Если хочешь быть осмеянным, заведи с ними разговор о чем-нибудь возвышенном.

Однажды, наслушавшись Геннадия Эдуардовича Бурбулиса, я имел неосторожность порассуждать при них на его любимую тему – о «минном поле власти». Так вот, эти типы осмеяли все, что я произнес, и сделали это так искусно, что для всех, кто был рядом, включая меня самого, стало очевидным: любые рассуждения о соратниках Ельцина, которые, якобы рискуя бросить тень на светлые идеалы демократии, пошли во власть, дабы ценой репутационного самопожертвования очистить ее от скверны – есть полная хрень! И мне нечего было возразить, ибо спорить со смешным – выглядеть дураком.

Эх, если бы они согласились поучаствовать в этом проекте! Тогда бы я был уверен в его успехе и выдал шефу любые векселя. Эти двое способны сделать то, что другим не под силу. Надо попробовать уговорить. Хотя едва ли получится. Они ребята свободолюбивые, а всякая служба «при дворе» есть потеря независимости. И прежде всего – независимости в суждениях. Я это, увы, уже почувствовал.

– Но такая служба – это, понимаешь, вопрос завтрашнего дня. А пока… – шеф делает многозначительную паузу, что должно означать: «Внимание! Теперь о главном!», – а пока возьмите с собой двух-трех журналистов, из тех, кому доверяете, и поезжайте в Вильнюс. Проведите, понимаешь, свое журналистское расследование: что происходит, кто отдает приказы, кто исполняет, что за спецподразделения действуют. Но, – Ельцин делает еще одну паузу, после чего формулирует главную цель поставленной передо мной задачи, – чтоб была ясна роль Горбачева. Вы меня поняли?

Я-то понял, да боюсь, Муратов с Крайним не поймут. А без них мне в Литву и соваться нечего. Во-первых, потому что я газетный обозреватель и репортерскому мастерству не обучен. А во-вторых, после шумных американских гастролей меня полстраны знает как человека из близкого окружения Ельцина, а с таким реноме самое большее, чего смогу выведать в охваченном беспорядками Вильнюсе – разузнать у Ландсбергиса с Прунскене, у главы парламента и премьера, да еще у пары-тройки знакомых депутатов, что произошло и что они обо всем этом думают. Но для этого мне и ехать никуда не требуется. Сделаю несколько телефонных звонков, – и можно докладывать!

– Когда я должен выехать?

– Сегодня. Максимум – завтра. Оформите командировку у Илюшина. И переговорите с Александром Васильевичем насчет безопасности. Я ему скажу.

Уже стою у двери, когда за спиной раздается неподражаемое: «Вот еще чта-а-а…» Оборачиваюсь. Шеф говорит со мной, не отрывая взгляда от лежащей на столе папки с надписью «На подпись»:

– Сейчас в Вильнюсе Бурбулис, готовит наш договор с Литвой. Так что если будут какие-то проблемы, обращайтесь к нему. И вообще держите его в курсе дела.

О моей безопасности шеф не забыл – он еще не успел уехать в аэропорт, а мне уже принесли пистолет Макарова с разрешением, оформленным на мое имя. А еще через час симпатизирующий мне полковник Виноградов, уже по собственной инициативе, принес еще один – австрийский «Glock». Так что уезжаю в редакцию «Комсомолки» обвешанный оружием, как новогодняя елка хлопушками.