Павел Вощанов - Ельцин как наваждение [Записки политического проходимца]

– Ты бы поостерегся с ним контактировать.

– А если он сам пожелает вступить со мной в контакт?

– Знаешь что, друг мой, шел бы ты со своим насморком домой!

И я пошел. Только не домой, а на встречу с объявившимся в Москве Гурамом Абсандзе, вице-премьером и министром финансов Грузии. В целом он неплохой человек, и к тому же мой давний приятель, но у него в характере есть одна черта – если звонит и предлагает повидаться, значит, во мне появилась какая-то надобность. Вначале нашего знакомства я обижался из-за этого, и даже очень, но со временем перестал реагировать на любые проявления прагматизма. Решил относиться к ним с философским смирением: если не хочешь остаться без друга, принимай его таким, каков он есть, с присущими ему заморочками, причудами и недостатками.

…Сидим в заведении, гордо именуемом рестораном. На самом деле его даже столовой можно назвать с очень большой натяжкой. Не из-за кухни, конечно, а из-за дизайна и комфорта. Еще не так давно в этом павильоне из стекла и неоштукатуренного бетона красовались автоматы разлива пива, и самые колоритные люди московского захолустья, стоя с кружками в клубах табачного дыма, задушевно матерились, обсуждая между собой бренность бытия со всеми его достоинствами и пороками. Теперь интерьер слегка облагородился. Появились раскладные алюминиевые столики, накрытые клеенкой с узором, имитирующим скатерть, и на каждом – бумажные салфетки в граненых стаканах и два блюдечка, одно с солью, другое с перцем. Помещение отапливается плохо, и это обстоятельство располагает к питию крепкого алкоголя. Но мы с Гурамом, вопреки температурному дискомфорту, отдаем предпочтение сухому грузинскому вину, в последние годы заметно сдавшему в качестве, но все же остающемуся лучшим в СССР. И, конечно, едим умопомрачительно вкусные хинкали, в приготовлении которых с Зурабом, хозяином заведения и нашим давним приятелем, может соперничать разве что сам Зураб. Разумеется, если станет готовить их не тут, в Москве, а у себя в Зугдиди.

Надо признать, что выражение «едим хинкали» применимо лишь ко мне. Гурам почти ничего не ест. Во-первых, потому что поставил перед собой заведомо невыполнимую задачу – похудеть. Его убойный вес недавно перевалил за сотню кило, и в грузинской прессе по этому поводу появились язвительные заметки о нем как о политико-диетологическом «тяжеловесе». Ну, а во-вторых, его сюда привел вовсе не голод, а желание поговорить со мной о весьма важном и неотложном деле. В этом смысле мои сомнения относительно его бескорыстия в очередной раз оправдались.

– В конце марта у нас в Грузии референдум о независимости. Звиад Константинович хочет, чтобы Борис Николаевич знал – это не против него, это против Горбачева.

Я не тороплюсь реагировать на эти слова, поскольку знаю отношение Ельцина к Звиаду Гамсахурдиа, в ноябре прошлого года избранному председателем Верховного Совета Грузии. Оно, как минимум, настороженное, а если сказать жестче – неприязненное.

– Ельцин недавно встречался с Шеварднадзе…

– Э-э-э! – Гурам закипает при одном упоминании имени главного оппонента своего шефа. – Его в Грузии никто не поддерживает! Мамой клянусь – никто! Вся Грузия за Звиада!

– Я понял, понял, – «Господи, как же хороши у них эти хинкали!» – Так вот, Шеварднадзе целый час ему втолковывал, что Гамсахурдия оголтелый националист, и если он станет президентом Грузии, будет проводить откровенно антироссийскую политику.

– Что он болтает?! – от возмущения Гурам краснеет, как перезрелая хурма, и начинает говорить по-русски с ярко выраженными мингрельскими интонациями. – Какой такой «антироссийский политика», да?! Совсем с ума сошел этот Амвросиевич-Мамвросиевич! Зачем его слушать?!

– Может, Шеварднадзе и сошел с ума, и слушать его не надо, только у Ельцина есть и другие источники информации. Он, например, знаком с заявлением председателя Верховного Совета Грузии господина Гамсахурдиа о русской оккупации.

– Слушай, зачем так говоришь, да?! – Гурам смотрит на меня с искренним огорчением, будто я только что по недомыслию отказался поддержать его любимый заздравный тост. – Это же большая политика! Я с тобой дружу, Звиад с тобой дружит, мы все друзья – почему будем против России?! Хочешь, Звиад Константинович напишет письмо Ельцину? Ты ведь сможешь его передать прямо в руки? Напрямую, чтоб без всяких там канцелярий-манцелярий. Сможешь?

– Смочь-то я смогу, но, думаю, письмами ничего не решить, нужен поступок.

– Надо поступок, сделаем поступок! Какой надо сделать?!

Гурам смотрит на меня выжидающе, а я не знаю, что ему ответить. Нутром чувствую, выбор между Шеварднадзе и Гамсахурдиа будет сделан не в пользу последнего. И не потому, что Эдуард Амвросиевич Ельцину ближе и дороже Звиада Константиновича. По большому счету, в данной ситуации ему до обоих нет никакого дела. Решение будет принято исходя из другого критерия – из соотношения сил в противостоянии между ним и президентом СССР Горбачевым. В этом смысле пусть ненадежный, но все же союз с Шеварднадзе, имеющим обширные связи на Западе, позволит Ельцину усилить свои позиции. А вот сближение с Гамсахурдиа мало чего даст. Его влияние на кремлевскую бюрократию равно нулю, а что касается Запада, и прежде всего США, то там его не знают и знать не желают.

И все же…

– Гурам, а вы у себя в Грузии можете найти такое укромное место, где, в случае чего, можно было бы укрыть семью Ельцина, и чтоб никто об этом не знал?

– Конечно, есть! Найдем такое место! Завтра же поговорю со Звиадом Константиновичем, – и, почувствовав прилив жизненных сил, Гурам решительно отвергает мысль о борьбе с излишним весом как контрпродуктивную: – Эй, Зураб, неси еще тарелку хинкали, шашлык и бутылку вина! И зелень, зелень не забудь!

…С очередного совещания в Ново-Огареве, которое на этот раз Горбачев посвятил вопросам распределения налоговых поступлений между союзным и республиканскими бюджетами, Ельцин приехал мрачнее тучи и сходу устроил разнос дежурным секретарям за то, что в коридоре возле его двери толпится, как ему показалось, слишком много зевак с депутатскими мандатами. Что они тут, понимаешь, трутся?! Занять себя нечем?! Накопленный за день потенциал недовольства делает маловероятным конструктивный диалог. Но отчего бы и не попробовать? Пристраиваюсь за спиной Коржакова, несущего за шефом его портфель, и проникаю в кабинет, что называется, тихой сапой. Полдела сделано. Теперь главное – не вылететь отсюда с треском и под бурные аплодисменты охранника, не терпящего ничьего своеволия, кроме собственного.

– Чта-а?!

Ельцин явно недоволен моим бесцеремонным вторжением. И понять его можно – хочет хоть немного передохнуть, а тут я лезу без приглашения и непонятно с каким вопросом.