Мерсия Макдермотт - Апостол свободы

И в самом деле, в 1861 году газета Раковского начала помещать больше сообщений о преступлениях турок против христианского населения, а тон его статей становился все резче и наконец они зазвучали как строки из «Лесного путника»: «Христианские подданные Турции в ее европейской части достигли точки, далее которой они уже не могут терпеть! Лучше смерть, чем такая жизнь!» [19] «Дунавски лебед», № 56 от 25.10.1861 г. — Прим. авт.

В декабре 1861 года «Дунайский лебедь» перестал выходить — отчасти по недостатку средств, но главным образом потому, что Раковский почувствовал: пришла пора отложить перо и взяться за оружие. Отношения между Сербией и Турцией ухудшались с каждым днем, князь Михаил готовился при первой же возможности силой выдворить из страны турецкие гарнизоны. Раковский установил контакты со всеми гайдуцкими воеводами, каких только мог разыскать в Белграде, и начал создавать планы организации чет, которые должны были войти в Болгарию при первой вспышке военных действий и поднять народ на бунт.

Составленный Раковским в конце 1861 года план освобождения Болгарии предусматривал создание армии приблизительно в двенадцать сотен опытных бойцов, в том числе сотни кавалерии и сотни артиллеристов; эта армия вступит в Болгарию и маршем через Стара-Планину войдет в Тырново, ее древнюю столицу, провозгласит реставрацию болгарского государства и затем двинется к Черному морю; к этому времени армия обрастет новыми силами и будет насчитывать сотню тысяч человек. Существенной деталью плана была помощь Сербии; кроме того, Раковский надеялся на поддержку России.

Он был прирожденным государственным деятелем и дипломатом и как никто умел создавать связи с нужными и полезными людьми среди сильных мира сего; очень скоро сербское правительство стало считать его официальным представителем болгарского народа в своей стране. Оно с радостью разрешило Раковскому сформировать в Белграде Легию — болгарский легион — и предоставило средства на его содержание и обучение. Наконец-то Раковскому предоставилась возможность, о которой он так мечтал! В Болгарию и к болгарским эмигрантам в других странах полетели письма, курьеры и призывы; они звали в Белград опытных воевод, ветеранов Крымской войны и революционно настроенную молодежь: близится час освобождения.

Так и получилось, что когда дьякон Игнатий после долгих и глубоких размышлений решил наконец расстаться с хаджи Василием, последней каплей, переполнившей чашу, было не укоренившееся чувство душевной неудовлетворенности, а непреодолимое желание попасть в Белград.

Новость о том, что там создается Легия, должно было, вызвала бурю в и без того растревоженной душе Игнатия. Наверное, никогда жизнь с хаджи Василием не казалось ему столь бесплодной, как в то время, когда цвет болгарской молодежи ехал в Белград, на борьбу за свободу своей отчизны. Что мог он делать у Раковского? Ставить свечи, читать молитвы за благополучное возвращение? Петь заупокойные службы по погибшим?

Нет сомнения, что Иван Вазов [20] Иван Вазов, крупнейший болгарский писатель, был современником Левского и написал о нем поэму, вошедшую в цикл «Эпопея забытых». — Прим. авт. был весьма близок к истине, описывая, как дьякон Игнатий приходит к заключению, что «вдовьи рыданья и пахаря пот… и братская помощи скрытой рука, протянутая, чтоб спасти бедняка, всевышнему много милей и дороже молений и гимнов о милости божьей». Место пастыря — при стаде, он должен делить с ним и зной полудня, и гнев вьюги; не праведно, а грешно отворачиваться от жизни и искать душевного мира и спасения, когда твой брат за стенами монастыря отчаянно нуждается в помощи и руководстве. Игнатий надеялся, что став служителем церкви, сможет служить народу, однако на деле оказалось иначе, и пришло время начать жизнь сначала, даже если для этого придется нарушить святой обет.

Дьякон Игнатий не мог знать ирландскую легенду о графине Кэтлин, которая продала душу дьяволу и все же не была осуждена на вечные муки, ибо сделала это лишь затем, чтобы купить хлеба для умирающих от голода; чистота ее побуждений освятила поступок, считавшийся смертным грехом. Будь Игнатий знаком с этой легендой, он предпочел бы ее сказке о святом колоколе, ибо ее мораль совпадала с собственными взглядами дьякона на нравственность. Он тоже с радостью пожертвовал бы бессмертием своей души и нарушил бы любой святой закон, если бы этим мог купить своей стране свободу. Глас народа стал для него гласом божьим, и он решил сложить с себя сан дьякона не потому, что хотел вернуться к обычной жизни «в миру»; он чувствовал призвание к тому, что сам же позже назвал «служением более настоятельным, высоким и священным». [21] Дойчев. «Левски в светлина», стр. 420. — Прим. авт.

Наедине с собой, перед лицом одной своей совести, он дал тайный обет служения своей стране и послушания воле народа. Для него этот акт был столь священным и непреложным, как если бы он был санкционирован церковью, и стоял выше всех прежних обетов, ибо согласно его простой логике, свобода семи миллионов людей была важнее спасения единственной души. Игнатий не был теологом. Он не делал различия между церковью и политикой, между молитвой и жизнью. Жизнь священна и едина, ее нельзя искусственно разделять на то, что «свято», и то, что «грешно». Он считал, что жизнь революционера, как и жизнь монаха, должна быть чистой и самоотверженной и служить одной цели. В сущности, он не собирался нарушить обет нищеты, целомудрия и послушания; правильнее сказать, что он хотел дать его другому божеству.

Хаджи Василий вернулся из паломничества в святые места. Игнатий продолжал выказывать ему уважение, подобающее старшему по возрасту, родственнику и человеку, побывавшему у гроба Спасителя. Он не сказал дяде о своем решении, потому что знал, что тот попытается помешать ему и даже может добиться его заточения в монастыре. Однако он поделился своими планами с другими членами семьи, которые, видя решимость Игнатия, согласились снабдить его деньгами на дорогу. Кроме того, для путешествия по империи нужен был паспорт. Дьякону Игнатию удалось получить от местных властей удостоверение, без которого нельзя было обратиться с прошением о выдаче паспорта в Пловдивский конак — ближайшее учреждение, обладавшее необходимыми полномочиями.

Ночью 3 марта 1862 года, когда хаджи Василий спал в метохе, Игнатий выстлал соломой тропку через двор св. Богородицы, обмотал тряпками копыта дядиного жеребца и хладнокровно вывел его за ворота. У него не было угрызений совести за то, что он увел коня, к тому же дорогого; он считал, что имеет право на род вознаграждения за все те годы, которые служил дяде без всякой платы. Игнатий отправился в дом своего зятя, Андрея Начева, где его ждала мать; простившись с родными, он пропал в ночной темноте.