Леонид Млечин - Коллонтай

«Донос был грязненький и мелочный: мало информирует своих сотрудников, окружила себя шведской обслугой, падка на лесть, поселила в здании миссии сына и невестку и т. п., — писал Андрей Михайлович Александров-Агентов, который работал в Стокгольме под ее началом. — Не поленившись прочитать эту бумагу, Молотов начертал на ней крупными буквами синим карандашом: «Надо о т. Коллонтай подумать. Кстати, почему ее сын с семьей находятся там?»

Обычно, по нормам того времени, такая резолюция должна был означать отзыв посла, «разбирательство» и… бог знает что дальше. Но вся штука в том, что грозная резолюция была наложена… 19 июня 1941 года. Через три дня началась война, и тут уж было не до разбирательств с доносом на Коллонтай. А потом у нее был инсульт, а потом… ее услуги вновь понадобились для организации вывода Финляндии из войны…

Но сама-то Коллонтай, конечно, хорошо знала об отношении к ней высшего советского руководства. Тем более что там, на месте, на Виллагатан, 17, оно имело свои довольно осязаемые материальные последствия: наше представительство было буквально наводнено работниками госбезопасности, действовавшими под разными «крышами», но имевшими задание не столько собирать нужную стране информацию о внешнем мире, сколько… следить за Коллонтай.

Я видел в архивах и другие, уже более «профессиональные» доносы на нее: куда поехала, с кем встречалась, почему не составила запись беседы и т. п. И не случайно Александра Михайловна посадила клеить в альбомы вырезки из газет и журналов присланную ей из Москвы «личную секретаршу»: у нее тоже было аналогичное задание. Можно себе представить, как всё это действовало на нервы Коллонтай, как мешало ее ответственной, действительно нужной народу работе».

Неприятности чекисты способны были доставить любому дипломату, хотя бы и послу.

Резидентом политической разведки в июле 1941 года в Стокгольм направили майора государственной безопасности Бориса Аркадьевича Рыбкина, действовавшего под псевдонимом Ярцев.

Юношей он работал в типографии, учился в Горном институте в Екатеринославе. В 1920 году он вступил в 2-ю Конную армию. На следующий год стал чекистом. Год учился в Высшей пограничной школе ОГПУ. Служил в Сталинграде и в Средней Азии. По линии внешней разведки работал в Иране и Финляндии.

В Хельсинки Борису Ярцеву поручили важную дипломатическую миссию. В апреле 1938 года его вызвали в Москву. Сталин назначил его поверенным в делах и поручил вести с финнами секретные переговоры по территориальным делам. В принципе ничего особенного в этом нет. Иногда политикам не нравится протокольное общение через чопорных и медлительных дипломатов, они хотят ускорить дело, напрямую связаться друг с другом, и тогда они обращаются за помощью к разведчикам. Но переговоры с финнами успехом не увенчались, и началась война.

Помощником и по совместительству женой Бориса Рыбкина была Зоя Воскресенская. В последние годы она удостоилась неумеренных похвал, пишут, что «они вдвоем с Коллонтай вывели Финляндию из гитлеровской коалиции». Это не имеет отношения к реальности.

На резидентов внешней разведки была возложена обязанность «контрразведывательного обслуживания» советской колонии. Имелось в виду противодействие иностранным спецслужбам, чтобы они не проникли в советское представительство и никого не завербовали. В реальной жизни это выродилось в полицейский надзор за всеми советскими гражданами, работавшими за рубежом.

Полная автономия разведчиков привела к двоевластию в полпредстве. Резидент формально должен был подчиняться полпреду. Поначалу полпреды требовали информировать их о работе резидентуры и показывать им телеграммы, уходившие в Москву. Позднее это стало невозможно. Полпреды смирились и понимали, что с резидентом ссориться нельзя — себе дороже. У него своя связь с Центром, и неизвестно, что он докладывает в Москву. Разведка — часть госбезопасности, а вступать в конфликт с этим ведомством опасно.

Полпред ощущал, что находится под постоянным контролем, и ожидал какой-нибудь пакости со стороны резидента. Александра Михайловна Коллонтай в чекистской среде вызывала большие подозрения, особенно у одного из них.

«Петров работал шифровальщиком в посольстве и кассиром в резидентуре, — вспоминал Владимир Иванович Ерофеев, начинавший свою дипломатическую карьеру в Стокгольме. — Одновременно он был помощником резидента по наблюдению за коллективом советской колонии, включая сотрудников посольства. Это был развязный грубиян, пьяница, тиранивший свою жену, и, как выяснилось, человек, нечистый на руку.

Однажды шведская полиция подобрала его пьяным в канаве и доставила в посольство. В кармане у Петрова были ключи от сейфов и печать. Хотя об этом случае было сообщено в Москву, он продолжал оставаться в резидентуре. Старый работник органов, Петров был прислан в Швецию в 1942 году».

Петров вызвал Ерофеева на беседу и потребовал, учитывая близость молодого дипломата к Коллонтай, информировать резидентуру о ее поведении, настроениях, связях, телефонных разговорах. Ерофеев отказался.

— Ты что, не видишь, что она — не наш человек, окружила себя подозрительными людьми, — со значением говорил Петров. — Ее давний личный секретарь — шведка, горничная — тоже, водитель также швед. Ее любимый консул женат на дочери шведского писателя Стриндберга, все ее близкие знакомые здесь — шведы. А кто ее друзья в Союзе? Многие из них арестованы, а ее муж, Дыбенко, расстрелян… И ты не желаешь помогать нам, нашему делу? Смотри, пожалеешь…

Самое поразительное — дальнейшая судьба бдительного чекиста Петрова. Впоследствии его сослуживцы стали писать и говорить о нем как о жалком и гнусном человеке. Но в те времена они явно думали иначе. Петрова повышали в звании и должности, отправляли то в одну загранкомандировку, то в другую, что было высшим выражением доверия…

В 1951 году Владимир Михайлович Петров получил назначение в резидентуру в далекой Австралии. Отслужив три года, 2 апреля 1954 года бдительный чекист, теперь уже подполковник, работавший под прикрытием третьего секретаря советского посольства в Сиднее, попросил у австралийских властей политического убежища.

Что заставало его перейти на другую сторону?

Подполковника Петрова вызывали в Москву. Похоже, он сильно не захотел возвращаться на родину, где после смерти Сталина и расстрела Берии (вместе с другими крупными чекистами) происходили большие перемены. Да и жизнь в Австралии куда комфортнее… Он передал австралийской контрразведке хранившиеся в резидентуре шифровки из Центра и назвал тех, с кем работали советские разведчики.