Леонид Млечин - Коллонтай

В нью-йоркской библиотеке Троцкий изучал хозяйственную жизнь Соединенных Штатов. Цифры роста американского экспорта за время войны поразили его. Они были настоящим откровением. Эти цифры предопределили не только вмешательство Америки в войну, но и решающую роль Соединенных Штатов после войны.

На одном из митингов Троцкий говорил:

— Европа разоряется. Америка обогащается. И, глядя с завистью на Нью-Йорк, я, еще не переставший чувствовать себя европейцем, с тревогой спрашиваю себя: выдержит ли Европа? Не превратится ли она в кладбище? И не перенесется ли центр экономической и культурной тяжести мира сюда, в Америку?

Александра Коллонтай плохо воспринимала Льва Троцкого, и это обстоятельство потом тоже сыграет определенную роль в ее судьбе. 11 февраля 1917 года, покинув США, Коллонтай написала Ленину и Крупской: «За неделю до моего отъезда приехал Троцкий… Приезд Троцкого укрепил правое крыло… Открытое присоединение к «левому Циммервальду» встретило резкую оппозицию в лице Троцкого и дало моральную поддержку колеблющимся американцам».

Коллонтай дезинформировала Ленина. Троцкий в нью-йоркской газете «Новый мир» не писал ничего такого, что могло бы вызвать раздражение Владимира Ильича.

«В Америке, — вспоминал Троцкий, — находилась в то время и Коллонтай. Знание языков и темперамент делали ее ценным агитатором. В нью-йоркский период ничто на свете не было для нее достаточно революционно».

Она покинула Америку в середине января 1917 года. Писала Щепкиной-Куперник с борта парохода: «По целому ряду соображений — среди них финансовые — уехать надо было. Но уезжать было трудно. Начала вживаться в американскую жизнь, улавливать в ней то, что скрыто от глаз поверхностного путешественника. Полюбила ее литературу, ее несравнимые библиотеки и ее женщин. У нас еще таких нет. Это — женщины-созидательницы, деятельницы… Последние два месяца всё больше и больше ощущала своеобразие жизни американской интеллигенции, и этот слой мне удивительно по душе…»

На самом деле она вовремя пустилась в путь. До Февральской революции в России оставались считаные недели.

Семнадцатого марта 1917 года из Христиании Коллонтай отправила Ленину и Крупской письмо:

«Дорогие друзья, так ли Вы осведомлены о том, что творится? Впрочем, телеграммы-то, верно, всюду те же самые. Каждый час приносит новое и новое. Сейчас тревожнее и мрачнее, чем было утром: на горизонте возможность диктатуры Николая Николаевича (Коллонтай имела в виду великого князя — дядю царя и недавнего главнокомандующего русской армией. — Л. М.)…

На завтра ожидаем приезд Ганецкого и Людмилы Сталь; с ними обсудим вопрос: кому из нас немедленно (дня через три, четыре) двигаться в Россию. Кому пока оставаться здесь, чтобы служить связью… Необходима теперь литература в Россию. Шлю Вам на просмотр набросок популярно-агитационной брошюрки-воззвания: «Нужен ли нам царь?» Или «Кому нужен царь?».

Брошюру она написала, но та не понадобилась. События развивались с невероятной быстротой. Россия перестала быть монархией.

Упомянутая Александрой Михайловной Людмила Николаевна Сталь состояла в партии с 1887 года, в первую революцию была членом Петербургского комитета. И вновь будет избрана в него в апреле 1917 года и еще войдет в исполком Кронштадтского совета. Они вместе с Коллонтай будут работать в женотделе ЦК партии большевиков.

Яков Станиславович Ганецкий (Фюрстенберг) — кандидат в члены ЦК партии большевиков. В эмиграции работал в одной коммерческой фирме, торговавшей с Россией. Через несколько месяцев его назовут немецким шпионом, и Коллонтай придется вникать в его дело…

В марте 1917 года Александра Михайловна вернулась в Петроград. 20 марта в редакции «Правды» она участвовала в заседании русского бюро ЦК, где определялась позиция большевиков. Революция, о которой так много говорили, совершилась внезапно — и без участия профессиональных революционеров.

В царской России тоже были влиятельные сторонники политических реформ, поклонники модели британской конституционной монархии. Вполне вероятно, медленная эволюция системы позволила бы избежать тяжких потрясений. Но императорский двор старательно не допускал к власти тех, кто мог бы проводить модернизацию, постепенно улучшая жизнь. И конституционно-демократическая партия, и «Союз 17 октября» — более чем умеренные и разумные праволиберальные силы, и даже премьер-министры Сергей Юльевич Витте и Петр Аркадьевич Столыпин воспринимались как подозрительные и ненадежные элементы. Очень боялись дать свободу темному народу, не зная, к чему это приведет.

В результате грянула революция. Политикой занялись массы, решения стали приниматься не в кабинетах, а на улице. Все профессиональные революционеры были застигнуты революцией врасплох.

Пятого марта 1917 года первый председатель Временного правительства князь Георгий Евгеньевич Львов, либеральный по взглядам человек, разослал по телеграфу циркулярное распоряжение — «устранить губернаторов и вице-губернаторов от исполнения обязанностей».

Львов сказал журналистам:

— Назначать никого правительство не будет. Это вопрос старой психологии. Такие вопросы должны решаться не в центре, а самим населением. Пусть на местах сами выберут.

В результате всякая власть в стране исчезла.

Временное правительство уничтожило органы политического сыска, отпустило всех политических заключенных, упразднило всё, что подавляло политические свободы: от губернаторов до полиции. Даже Ленин считал тогда, что Россия стала «самой свободной, самой передовой страной мира». 7 марта князь Львов подписал постановление о взятии под стражу бывшего императора Николая II.

Из Петрограда Коллонтай делилась впечатлениями с Лениным и Крупской:

«Дорогой Владимир Ильич и дорогая Надежда Константиновна!

Вот уже неделя, что нахожусь в водовороте новой России, яркость и сила впечатлений такова, что передать ее даже не пытаюсь…

Народ переживает опьянение совершенным великим актом. Говорю народ, потому что на первом плане сейчас не рабочий класс, а расплывчатая, разнокалиберная масса, одетая в солдатские шинели. Сейчас настроение диктует солдат. Солдат создает и своеобразную атмосферу, где перемешивается величие ярко выраженных демократических свобод, пробуждение сознания гражданских равных прав и полное непонимание той сложности момента, какой переживаем… «Мы — уже у власти» — таково самодовольно ошибочное настроение у большинства в Совете…»

В Петрограде Коллонтай сразу ввели в состав редакции главной партийной газеты «Правда», избрали в Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов от военной организации большевиков, включили в состав исполкома Петроградского совета.