Леонид Млечин - Коллонтай

Немецкий посол в Москве граф Ульрих Карл Христиан фон Брокдорф-Ранцау 4 июня 1923 года приехал в Наркомат иностранных дел. Его принял заместитель наркома Максим Максимович Литвинов.

— У германского правительства, — заявил посол, — складывается впечатление, что у вас имеются два течения: одно — наркоминдельское, стоящее за постепенное и медленное разрушение Германии, второе — коминтерновское, считающее настоящий момент вполне подходящим для более решительных действий…

У руководителей Советской России уже закружилась голова. Секретарь Центральной контрольной комиссии Сергей Иванович Гусев, недавний начальник политуправления Красной армии, обратился к членам политбюро: «В случае германской революции и нашей войны с Польшей и Румынией решающее значение могли бы иметь наступление наше на Восточную Галицию (где поднять восстание нетрудно) и «случайный» прорыв наш в Чехословакию, где вполне возможна революция (в «присутствии» наших двух-трех дивизий).

Таким образом мы: 1) вышли бы в глубокий тыл Польше и ее участь была бы решена; 2) получили бы через Чехо-Словакию «коридор» в Советскую Германию…»

Четвертого октября 1923 года в Москве политбюро наметило дату вооруженного восстания в Германии — 9 ноября. Член Исполкома Коминтерна от германской компартии Эдвин Хёрнле 19 октября, побывав у Григория Зиновьева, доложил в Берлин: «Выяснилось, что теперь решения, которые русские товарищи принимают в своем кругу, будут напрямую направляться в Германию и мы, как представители германской партии, практически выведены из игры».

Руководители Советского Союза готовили Красную армию к необходимости помочь немецким революционерам. Но правительство Германии с помощью рейхсвера подавило восстание и запретило компартию…

Сторонники традиционной дипломатии в Москве вздохнули с облегчением.

Тем временем Яков Суриц получил новое назначение — полпредом в Турцию. Уезжая, передал дела Коллонтай. 3 мая 1923 года решением политбюро ее утвердили полномочным представителем в Норвегии, но пока в статусе руководителя торговой делегации. Впрочем, торговля и оставалась пока что главной сферой ее интересов.

Второго августа 1923 года политбюро в Москве рассматривало вопрос об экспорте хлеба. Это был главный товар, позволявший зарабатывать валюту.

Доклад делал нарком внешней торговли Леонид Красин:

— Мы шли двумя путями. Один в направлении понижения цен — здесь мы делали иногда ошибки. И второй в отношении качества хлеба. Качество нашего хлеба настолько высоко, что мы на всех рынках бьем Америку, так что даже уже сейчас, после продажи только сорока миллионов пудов, у нас создалась совершенно определенная репутация на рынке. Сейчас наш хлеб спрашивается в Европе. Коллонтай только что приехала из Норвегии. Норвежцы хотят покрыть всю потребность Норвегии нашим хлебом.

— А не переборщили вы в качестве хлеба? — поинтересовался председатель Высшего совета народного хозяйства Алексей Иванович Рыков.

Отраслевых наркоматов тогда не было: они возникли в 1932 году, и ВСНХ, подразделявшийся на главные управления, занимался всей промышленностью.

— Нет, пока еще нет, — ответил Красин. — Разумеется, при каждом урожае, как это принято у американцев и канадцев, приходится стандарт изменять. Он зависит от условий данного года. В Финляндию целиком рожь будем доставлять мы. В последние дни появился спрос на нашу муку, и у нас есть уверенность, что мы повезем в этом году в Польшу и Прибалтику муку. Но соглашения с Америкой не удалось достигнуть, а в Англии можно ожидать бойкота тех торговцев, которые заинтересованы в сбыте американского и канадского хлеба…

Четвертого октября 1923 года в поезде Берлин — Христиания (Осло) Коллонтай написала Щепкиной-Куперник: «Застегнулась на все пуговицы рабочего мундира и помчалась в Берлин по торговым и отчасти дипломатическим делам. Пять дней спешки, в нервной, неустойчивой, политически напряженной атмосфере Берлина… Деловые переговоры, хлеб, нефть, жмыхи, пресса, старые знакомые…»

Вообще говоря, Россия еще не оправилась от страшного голода. Неурожай 1921 года заставил правительство обратиться за помощью к международной общественности. Советскую Россию большинство государств не признавали, поэтому просьбы о помощи и ответы на просьбы передавались по радио.

Откликнулась Американская администрация помощи (American Relief Administration, сокращенно АРА), которой руководил министр труда Герберт Гувер, будущий президент Соединенных Штатов. Бедняк-сирота, он окончил Стэнфордский университет и проложил себе путь наверх. Успешно занимался бизнесом, много заработал и охотно тратил деньги на благотворительность.

Американская администрация помощи первоначально обещала кормить голодающих детей, беременных женщин, кормящих матерей. Потом стали выдавать пайки пациентам в больницах. Оценив бедственность ситуации, взялись кормить и взрослых. Конгресс США выделил десятки миллионов долларов для закупки продовольствия, которое пароходами доставлялось в советские порты.

Безумие состояло в том, что одновременно в Европу шли пароходы с российским зерном. Спешили доставить российский хлеб на рынок раньше, чем на рынке появится более дешевый из Северной и Южной Америки. Советские руководители хотели в первую очередь заработать валюту, а кормить российское население должны были американцы…

Научный сотрудник Коммунистического университета им. Я. М. Свердлова И. И. Литвинов писал: «В Советской России голодают миллионы крестьян; существование советской власти в величайшей опасности. И кто же помогает голодным? Мировой пролетариат? Коминтерн, на который так надеялся Зиновьев? Профинтерн? Ничего подобного. Рабочие во всех странах собрали, быть может, двести тысяч рублей золотом. Зато американские миллиардеры жертвовали десятки миллионов золотом. Они кормят миллионы детей… Десятки докторов — буржуа чистейшей пробы — приезжают со всех стран и гибнут в борьбе с эпидемиями в голодающих районах. И детские очереди около американских столовых, и больницы, и врачи — герои-жертвы эпидемий, и поезда с американским хлебом — как это наглядно подтверждает нашу теорию о классовом характере культуры и этики в «буржуазном» обществе».

Американцы открывали детские столовые и снабжали продовольствием детские дома. Кормили детей в возрасте до четырнадцати лет. Меню: понедельник — какао с хлебом, вторник — рисовый пудинг, среда — рис с лапшой, четверг — какао, пятница — пудинг, суббота и воскресенье — рис с лапшой. Американцы полагали, что это всего лишь добавка к ежедневному рациону, но иногда оказывалось, что это единственная еда, которая доставалась российским детям (см.: Отечественная история. 2007. № 5).