Валерий Ганичев - Святой праведный Феодор Ушаков. Изд. 5-е. 2010

Хорош союзник! Как бы мимоходом разрушает всю предыдущую договоренность. Но мимоходом ли?

Нельсон вообще не хотел вначале допускать Россию дальше Крита (Кандии). 6(17) декабря 1798 года он написал Спенсеру Смиту: «Я никогда не хотел, чтобы были к западу от нее (Кандии. — В. Г.). Все эти острова были бы уже давно нашими. Капитан Трубридж был совершенно готов к отплытию, когда я с огорчением услышал, что русские уже там».

Это добавило ярости в отношение к Ушакову.

За несколько дней перед тем, как Нельсон поздравил русского вице-адмирала, он пишет командующему английским флотом на Средиземном море адмиралу Сент-Винсенту о том, что приобретение Мальты будет для России «лишь прелюдией к войне со славными турками, когда Константинополь переменит хозяина. Это настолько ясно, что только слепой не увидит».

У него была идея фикс, которую он повторял постоянно: «Мое мнение о видах России давно сложилось, и до сего времени я вижу, как все, что они делают, ведет все к той же цели — обладанию всей европейской Турцией». Это же говорил он позднее (в 1804 году), когда Россия снова была союзником Англии. За всем же этим был трезвый стратегический и торговый интерес (здесь выделялись дипломаты и моряки братья Спенсер и Сидней Смиты [30] «Министры аглинские у Порты служат гораздо прилежнее Левантской коалиции, которая их содержит, нежели королю», — писал В. С. Томара Павлу I в 1799 году. — пайщики Левантийской компании) не допустить проникновения России в Средиземное море, оставив там полновластным хозяином английский флот. С Ионическими островами не удалось — Мальту английский адмирал решил не упустить. Нет, и в Великобритании он был не единственным политиком, противостоящим России, не был он и творцом этого курса. Со времен «великой опасности» до 90-х годов XVIII века там сформировалась боевитая, пустившая корни в государственной жизни группа антирусских политиков, не придерживавшаяся никаких твердых принципов и договоров, не гнушавшаяся для защиты интересов толстосумов и торгашей никакими приемами.

Англичане решили всячески ослабить союзников. Для этого было сделано все, чтобы поссорить Ушакова и Кадыр-бея, заронить сомнение в Диване и даже у султана в искренности Павла. Трубриджу было поручено обрабатывать Кадыр-бея, заручиться его доверием и натравить на главнокомандующего соединенной эскадрой.

В общем, 23 марта Нельсон гордо пишет Ушакову о поднятом британском флаге, а через месяц при слухах о прохождении большой эскадры французов вынужден снять осаду крепости и уже надеется на помощь русской эскадры, доказавшей своим умением, что она может брать штурмом морские крепости.

«Мы ждем с величайшим нетерпением прибытия русских сил», — пишет Нельсон Сент-Винсенту 22 апреля (3 мая). И тут Нельсон рассыпается в лести всем: Павлу, Ушакову, Италийскому. Все ставится на карту: лишь бы не проиграть главному противнику — Франции. Ушаков проходит здесь курсы европейской политики. Нет, он отнюдь не простофиля, но верит в принципы, договоренность, твердое слово. Это его и отличало от многих известных своими высокими профессиональными качествами, но беспринципных исторических деятелей.

Ушаков принимает на борт три гренадерских батальона князя Волконского и откликается на призыв союзника. В конце декабря 1799 года эскадра Ушакова двинулась из Неаполя к Мальте. Нельсон понял, что слава победителя, штурмующего крепости, снова достанется не ему, и делает несколько выпадов против своего знаменитого соперника, обвиняя его в бездеятельности. Но в это время Павел тоже получил уроки от союзников, предавших его войска в Голландии и Швейцарии. Он приказывает Ушакову вернуться на Корфу. Политика войны чужими руками у англичан провалилась. Нельсон драматически восклицает: «Уход русских меня почти доконал».

Ушаков испытывает неловкость, даже огорчение оттого, что ему не разрешили взять Мальту (а в этом он, да и другие после Корфу мало сомневались). Он пишет Мусину-Пушкину-Брюсу (28 декабря): «Из Неаполя отправился я с эскадрами и войсками десантными в Мессину, куда и прибыл 24 числа сего декабря с непременным намерением следовать в Мальту. Но необходимая надобность и обстоятельства (рескрипт Павла I. — В. Г.) побудили меня с эскадрами иттить в Корфу… Прошу ваше сиятельство об этом уведомить английского контр-адмирала лорда Нельсона. Я крайне сожалею, что лишаюсь удовольствия быть с ним вместе при взятии Мальты…»

Англичане в это время всячески уговаривают Павла не покидать коалицию. Но он уже принимает решение. Отзывает Суворова («пусть повоюют сами»), но оставляет эскадру Ушакова в Корфу. Русский император хотел сохранить союз с Турцией, имел обязательства перед греками Ионических островов и, по-видимому, надеялся на восстановление Ордена иоаннитов на Мальте. Но судьба острова в центральном Средиземноморье была уже предопределена — Англия прибрала его к рукам.

«Она (Мальта), — говорил Нельсон, — дает нам большое влияние на Левант и на всю южную часть Италии. Из этих соображений я надеюсь, что мы никогда ее не отдадим». И не отдали. Нельсон даже пригрозил заморить население острова голодом, если оно проявит прорусские настроения. «Если какая-либо группа населения вывесит русский флаг, король не потерпит, и я не допущу подвоза зерна из Сицилии или из какого-либо другого места».

Бол, который возглавлял осаду, все время отдавал приказания настраивать мальтийцев и их конгресс против России. Были, конечно, в английских правящих кругах люди, которые считали, что столь неискреннее поведение может подорвать союз (А. Пэйджей), но не им пришлось завершать мальтийскую эпопею.

25 августа (5 сентября) 1800 года крепость Мальта пала. По приказу статс-секретаря по военным делам Генри Дандаса над ней был поднят лишь английский флаг.

Павел I был взбешен, он разослал петербургским дипломатам ноту, в которой показал, как Англия вероломно нарушила конвенцию. Англичане неуклюже отрицали это, говоря о некоторой предварительности соглашений. Павел решил порвать с Англией. На английские суда было наложено эмбарго, запрещен вывоз в Англию кораблестроительных материалов, что наносило существенный ущерб судостроению, одновременно приостановлены платежи английским купцам, около двухсот английских судов в русских портах было задержано, их команды были высланы во внутренние губернии. Последовал разрыв всех отношений России и Англии. Коалиция распалась. Русская эскадра Ушакова еще 6(17) июля покинула Корфу.

Федор Федорович с утра приказал себе: «Не расстраиваться. Не предаваться чрезмерно чувствованиям». Знал, сделать это будет нелегко: сегодня корабли покидали Корфу. Понимал, заканчивается важная, а может быть, и главная часть его жизни. Здесь одержал он одну из самых славных своих побед — взял Корфу. Здесь скинул путы постоянного надзора и контроля. Руководил сам: согласно пониманию и опыту, обстановке и обстоятельствам. Нет, он слал рапорты в Петербург, но знал — пока они дойдут, он уже завершит то, на что испрашивал разрешения. Здесь он был военным моряком и державным деятелем, слугой царю и отцом своим матросам, европейским политиком и полномочным представителем России, защитником православных. Думал о том, сколько же там, в Ахтияре, на Черноморском флоте, в любезном ему Отечестве, приходится тратить сил на уговаривание вельмож, увещевание чиновников, на преодоление разгильдяйства, напыщенного чванства, многозначительного неумения, сколько сословных, финансовых, естественных рогаток приходилось ему преодолевать. Было, конечно, все это и тут, вдали от Родины, но здесь он — хозяин ситуации, боя и мира. Редко, редко русскому талантливому человеку приходится быть в таком положении. Но уж если улыбалась ему судьба, то достигал он таких вершин, как Суворов, как Ломоносов. Но главное, он верил и знал, что должен взять Корфу, сохранить корабли, должен победить. Он знал, что Мордвинов, блестящий и способный адмирал, не одерживал побед потому, что лишен был Веры и решимости. Сам же он, изучив все высокие приказы и уяснив задачу, заставил себя не колебаться, не отступать. А ведь можно было дрогнуть, растеряться, оправдать себя, свое отступление. И, может быть, поняли бы, простили бы, но он не простил бы себя. И поэтому был столь тверд и непреклонен, казался, наверное, твердолобым. Но постепенно видел, как вокруг расчищалось место, предоставляющее ему простор и свободу действий. Федор Федорович был убежден, что неудача наступает тогда, когда человек не приложил вовремя воли и своих способностей, чтобы добиться успеха, когда впадал в уныние. Редко мог он упрекнуть себя за отступление от этого правила.