Михаил Макеев - Николай Некрасов

Двор с двумя воротами растворчатыми и при одной калитке, обнесен оный и сад досчатым и бревенчатым забором».

В этой обстановке прошло детство Некрасова — до 1842 года значительных изменений ни в дом, ни в усадебные постройки не вносилось. Сразу за забором, огораживавшим усадьбу, «длинная бревенчатая деревня», «начинающаяся столбом с надписью: «Сельцо Грешнево, душ столько-то господ Некрасов[ых]». Сельцо состояло из примерно тридцати дворов, из которых отцу Некрасова принадлежала по разделу только небольшая часть (постепенно со смертью братьев и успехом в тяжбе против сестры в его владение переходили всё новые дворы). За деревней — простые, заурядные пейзажи, привычные глазу русского человека: «местность ровная и плоская, извилистая река (Самарка), за нею перед бесконечным дремучим лесом — пастбища, луга, нивы. Невдалеке река Волга». В усадьбе Некрасову запомнился «старый обширный сад», за усадьбой — Ярославско-Костромской «столбовой почтовый тракт», видная из окон барского дома дорога, «называемая Сибиркой». Из окон можно было видеть «всё, что по ней шло и ехало и было ведомо, начиная с почтовых троек и кончая арестантами, закованными в цепи, в сопровождении конвойных». Так выглядел детский мир Некрасова. Поскольку будущий поэт оказался в нем в четырехлетием возрасте, еще не менее трех-четырех лет значимыми персонажами этого мира были отец, мать, братья и сестры.

Глава семьи, Алексей Сергеевич, судя по всему, не имел ничего общего с тем грубым, жестоким, невежественным помещиком, в котором позднее представал в стихах знаменитого сына. Некрасов признал в автобиографии 1877 года: «В произведениях моей ранней молодости встречаются стихи, в которых я желчно и резко отзывался о моем отце. Это было несправедливо, вытекало из юношеского сознания, что отец мой крепостник, а я либеральный поэт. Но чем же другим мог быть тогда мой отец? — Я побивал не крепостное право, а его лично, тогда как разница между нами была, собственно, во времени». Конечно, Алексей Сергеевич не был деспотом-крепостником, как не был и типичным помещиком. Поселившись в имении, он, естественно, занялся хозяйством, однако, поскольку произошло это уже в достаточно зрелом возрасте, так и не приобрел самых существенных черт помещика. У него не было воспетой Львом Толстым и Афанасием Фетом любви к земле, страсти к сельскому хозяйству. Алексей Сергеевич относился к земле и крестьянам как к недвижимому и движимому имуществу. Его крестьяне были оброчные, при этом оброк собирался скорее всего в основном деньгами, а не продуктами. Из хозяйства отец Некрасова стремился извлечь прибыль, поэтому охотно закладывал части имения, за деньги отпускал на волю крестьян, кроме того, на оброчные деньги держал ямские станции: на Ярославско-Костромском тракте в селе Тимохино Даниловского уезда (на 20 лошадей) и в селе Шопша на почтовом тракте из Ярославля в Москву (на 21 лошадь). С 1837 по 1839 год исполнял должность исправника Ярославского земского суда.

Само местоположение имения не способствовало любви к сельскому хозяйству. Ярославская губерния, указывал статистический справочник, «много имеет тощей почвы и вообще землю только умеренно плодородную. Оная поверхность имеет ровную, даже до нагорных берегов Волги; сухая… Такая земля не может много пропитывать людей посредством земледелия, но положение ее тем выгоднее для торговли». Низкая рентабельность сельского хозяйства формировала из ярославского мужика не трудолюбивого пахаря, а отходника, отправляющегося на заработки в города. Ярославский же помещик стремился вложить деньги, полученные от эксплуатации земли и крестьян, во что-то более прибыльное.

В этом проявилась едва ли не самая важная сторона влияния обстановки на личность Некрасова. С детства он не испытывал не только интереса к череде предков (все разговоры о них сводились к теме «был богат, да разорился» или «благоприобрел, да проиграл в карты»), но и гордости за принадлежность к дворянству как служащему сословию. Он не мог унаследовать от отца и хозяйской любви к земле, по мнению Льва Толстого, объединяющей крестьянина и помещика в общей священной «жадности». В семье Некрасова земля — имущество, и только. Поэтому он был психологически готов к «политическому» разрыву со своим сословием, никогда не чувствуя никакой привлекательности и даже крупицы правоты в идейной и общественной позиции таких «нутряных» консерваторов (как тот же Толстой или новоиспеченный помещик Фет), которые будут отстаивать священное право дворянства на землю как заслуженное многовековой любовью к ней. И в поэзии Некрасова среди персонажей-помещиков мы не найдем ни одного трудолюбивого земледельца-хозяина, подобного Левину из «Анны Карениной». Встречаются там или карикатурные паразиты вроде Оболт-Оболдуева из «Кому на Руси жить хорошо», или бескорыстные, далекие от сословных интересов, живущие душой в совершенно других сферах «дворянские интеллигенты» вроде Агарина из поэмы «Саша» или декабристов в «Дедушке» и «Русских женщинах».

Мало занимаясь сельским хозяйством, Алексей Сергеевич много времени тратил на судебные процессы. Только в 1831 году наконец завершилось в пользу братьев и сестры Татьяны дело по иску Е. С. Певницкой — ее претензии на увеличение доли в отцовском наследстве не были удовлетворены. Дела о владимирских имениях и компенсации ущерба, причиненного Еленой Сергеевной родственникам в годы ее управления общим имуществом, тянулись дольше. Завершал их Алексей Сергеевич в одиночку — Дмитрий скончался 15 апреля 1832 года, а Сергей, не способный из-за финансовых проблем оплачивать судебные расходы, пошел с ответчицей на мировую. Дело о владимирских имениях осложнялось тем, что Певницкие вели хозяйство очень плохо, много тратили, занимали большие суммы под залог незаконно доставшегося им имущества; в результате над имениями постоянно нависала угроза наложения ареста и продажи за долги. Поэтому Алексей Сергеевич был вынужден бороться не только за аннулирование незаконной сделки, но и за то, чтобы имущество до решения вопроса не ушло к другим владельцам. Тем не менее одно из имений — саратовское — Певницкие успели до завершения тяжбы продать помещицам Юрьевым, и вернуть его не удалось, поскольку отобрать имение у добросовестных приобретателей было невозможно, а о какой-либо денежной компенсации с Певницких речь уже не шла — у них к тому времени были только огромные долги.

Двадцать второго декабря 1833 года после многочисленных откладываний слушания, опять же вызванных неустанной деятельностью Певницких (в какой-то момент им даже было запрещено подавать жалобы, которыми они засыпали суды, оттягивая решение вопроса), Сенатом был издан указ о признании незаконной сделки между Еленой Сергеевной и Иваном Ивановичем Певницкими и наследниками Дарьи Певницкой; имения были временно возвращены последним (разумеется, для новой продажи, поскольку они по-прежнему не могли владеть землей и крепостными). Имения у них выкупил за 24 тысячи рублей ассигнациями уже сам А. С. Некрасов. Ему же в конце концов достались и все ярославские поместья, принадлежавшие отцу: за умеренную сумму он приобрел на аукционах части, унаследованные Еленой Сергеевной после смерти братьев Дмитрия и Сергея и выставленные на продажу за ее долги и судебные издержки [5] Супруги Певницкие, совершенно разорившись и не будучи в состоянии выплатить долги даже после продажи всего имущества, выехали в Петербург, где сильно бедствовали. Певницкий пытался служить землемером в частных конторах (поскольку в государственном ведомстве не мог состоять из-за того, что был под судом), но не преуспел и скончался 9 августа 1844 года. Елена Сергеевна, оставшись вдовой, жила в Петербурге, в 1847 году ей по крайней бедности была прощена часть долгов. О дате ее смерти сведений нет. Известно, что в подаваемых прошениях она продолжала во всех своих лишениях винить брата Алексея. Связь с ней у семьи была потеряна. Николай Алексеевич, прибыв в Петербург, не был осведомлен о том, где в этом городе проживает его тетя. . К 1837 году он добился возвращения всех имений, которые считал принадлежащими ему по праву, хотя единственным полноправным владельцем всего имущества семьи Некрасовых так и не стал — часть дворов в Грешневе осталась во владении помещиков Гурьевых, часть принадлежала сестре и ее наследникам, они же имели долю в других ярославских имениях. Вел Алексей Сергеевич и тяжбы, касающиеся раздела крепостных с Т. С. Алтуфьевой, размежевания с Гурьевыми, и др. Некоторые дела тянулись до конца его жизни.