Михаил Макеев - Николай Некрасов

Все эти судебные процессы не были следствием страсти отца Некрасова к сутяжничеству. Проявлением таковой выглядит скорее поведение Певницких. Со стороны же Алексея Сергеевича практически всегда мы видим защиту законных интересов — собственных и семейных. Других средств этой защиты в распоряжении отца Некрасова не имелось. То, что процессы тянулись так долго, обусловлено энергией его противников и несовершенством российского законодательства и судебной системы, позволявшим Певницким затягивать дело, находя всё новые возможности для апелляций, переноса рассмотрения из инстанции в инстанцию и иных проволочек. Может быть, более мелочными выглядят процессы 1840-х годов, которые, видимо, до некоторой степени стали результатом выработавшейся привычки, однако и в этом случае трудно требовать от старика какого-то особенного великодушия. Алексей Сергеевич заботился о семейном имуществе, которым для него были земля и крепостные и часть которого он еще при жизни передал детям [6] В качестве приданого за дочерью Анной (в замужестве Буткевич) он отдал симбирское имение; с таким трудом отвоеванные владимирские имения были в сентябре 1861 года подарены им сыну Федору. , и боролся за это имущество, которое считал принадлежащим ему по праву, очень энергично. Именно эту цепкость, энергичность и готовность до конца защищать свои интересы Николай Алексеевич унаследовал от отца.

Не став помещиком по духу, по любви и привязанности к земле, Алексей Сергеевич тем не менее усвоил некоторые вкусы и привычки помещичьего быта, в первую очередь страсть к охоте. Уже семидесятилетним он просил старшего сына: «Купи мне в 25 или 30 рублей легкое ружье. Бельгийских Мастера Бернимолена в магазине Минуса. Естли легких нет, то какое есть, только скобку гладкую, я еще утешаюсь мыслию, что буду может быть стрелять, но вы меня огорчите, естли ружья скоро непришлете, пусть оно висит у меня пред глазами и напоминает, что и я когдато был Охотник и порядочный Стрелок». В другом письме позже говорится: «…относительно содержания охоты, она уменьшена, Гончих осталось лутших Английских 4 и прежних наших 17-ть — лошадей щитая и трех Жеребят 13-ть». С детства любовь к охоте появляется и у Некрасова, хотя он пристрастился к другой разновидности этого дворянского «спорта». Анна Алексеевна вспоминала: «Брат мой всю жизнь любил охоту с ружьем и лягавой собакой. 10-ти лет он убил утку на Печельском озере; был октябрь, окраины озера уже заволокло льдом, собака не шла в воду. Он поплыл сам за уткой и достал ее. Это стоило ему горячки, но от охоты не отвадило. Отец брал его на свою псовую охоту, но он ее не любил». Страстным охотником Николай Алексеевич оставался до начала своей смертельной болезни.

Еще одна несколько комическая черта помещичьей жизни была у Алексея Сергеевича: он любил музыку (возможно, пристрастившись к ней еще на армейской службе). Об этой его склонности мало сведений; видимо, отец Некрасова держал в имении целый крепостной оркестр; единственное сохранившееся в Грешневе здание называлось «музыкантской». Косвенно свидетельствует об этом пристрастии и письмо Алексея Сергеевича сыну, написанное в 1858 году: «Федору я дал сто рублей, на покупку трех инструментов, он не высылает их и ничего не пишет, а музыка теперь составляет единственное мое удовольствие». К дорогим удовольствиям относилось также курение сигар; в письме от 1858 года он сообщал Николаю: «Мне хотелось бы на зиму иметь две пары чулок и несколько сигар Гаванских слабых». Упоминания же Николая Алексеевича о страсти его отца к картам ничем не подтверждаются. Возможно, в армейской молодости он и увлекался карточной игрой, однако в его помещичьей жизни это увлечение никак не проявилось. Свидетельств о его крупных проигрышах или выигрышах нет. Все доходы доставались Алексею Сергеевичу специфически понимаемым «трудом», и «шальных денег» среди них не было. Вообще, судя по всему, он был скуповат, сорить деньгами не любил, старался не тратить их на удовольствия.

Тем не менее одному из наиболее одиозных помещичьих пороков Алексей Сергеевич отдал должное. Связи его с крепостными женщинами хорошо известны. Его сожительницами были «дворовая девка» Елена Петрова (от которой прижил дочь Лукерью Александрову), Федосья Полетаева (родившая от него дочерей Александру и Елизавету, записанных Ивановыми) и Екатерина Назарова. В поздние годы жизни сердце Алексея Сергеевича принадлежало записанной им в «ярославские мещане» Аграфене Федоровой. Все эти связи, однако, были уже после смерти его жены; нет никаких фактов, свидетельствующих, что, еще не овдовев, Алексей Сергеевич открыто жил с «крепостными любовницами», как можно понять из некоторых намеков в стихах Некрасова. Во всяком случае, он не выглядит распутным хозяином гарема. В этом смысле он был вполне заурядным помещиком, которого не назовешь особо безнравственным. Крепостнические порядки давали Алексею Сергеевичу такие возможности, и он ими пользовался. Вопреки впечатлению, которое может сложиться благодаря стихам Некрасова, никакой открытый грязный разврат не окружал его в детские годы в усадьбе. Что касается внебрачных дочерей, то старший Некрасов о них заботился, стремился дать образование, хорошо выдать замуж. Впоследствии их опекал и его знаменитый сын. В частности, как показывают конторские книги «Современника», Некрасов в начале 1860-х годов оплачивал учебу Елизаветы Ивановой в хорошем и довольно дорогом петербургском пансионе, помогал материально другим единокровным сестрам. Связи отца с крепостными воспринимались его законными детьми, в том числе Николаем, скорее с пониманием и не вредили отношениям с ним; на склоне лет в письмах сыну Алексей Сергеевич не раз будет передавать ему «поклон» от Аграфены.

Говорить о каких-либо культурных запросах отца Некрасова (кроме вышеназванной любви к оркестровой музыке) не приходится. Алексей Сергеевич не был, несомненно, таким уж «невеждой» — на старости лет он писал с ошибками, но такими, которые вполне можно приписать небрежности, а не безграмотности. Но интерес к литературе ему взять было, конечно, неоткуда, и количество книг в доме он вряд ли увеличил. Впрочем, и активного презрения к культуре и искусству он тоже никогда не проявлял, а возможно, даже уважал умственные занятия. В старости Алексей Сергеевич читал периодику: в конторе «Современника» для него выписывали «Северную пчелу», «Труды Вольного экономического общества», «Русский вестник», «Русскую беседу». Когда Николай стал знаменитым поэтом, отец видел в этом большое жизненное достижение и предмет гордости; в январе 1858 года попросил: «Буде можно, пришли мне книжку твоих Стихов, отдельно напечатанных, которую у меня все знакомые спрашивают», — хотя, конечно, сомнительно, чтобы он подробно знакомился с творчеством сына. Никаких особенных эмоций содержание книги у старшего Некрасова не вызвало; на стихи, где выведен он сам в образе жестокого развратного крепостника, он никак не отреагировал.