Михаил Макеев - Николай Некрасов

Со старшим братом Андреем, младшими Константином и Федором (родившимся в марте 1826 года, уже после переезда семейства в Грешнево) и сестрой Анной (в замужестве Буткевич) [8] Остальные дети умерли в младенчестве. После смерти Андрея и Елизаветы Николай оказался старшим ребенком в семье. особой дружбы и значимых отношений в детстве не было, хотя никто из них не помнил и крупных ссор. До конца жизни все они сохраняли приязнь друг к другу, хотя по-настоящему близкие отношения у Николая впоследствии сложились только с Анной. Ни у рано (в 1838 году) скончавшегося Андрея, ни у Федора каких-то серьезных культурных интересов не было в детстве и не развилось впоследствии. Только Константин Алексеевич в зрелом возрасте выступил в ярославской прессе в качестве поэта-любителя. Федор Алексеевич стихов не писал и вряд ли любил поэзию, но и он, и Константин, несомненно, уважали достижения знаменитого брата. Никогда не писала стихов и Анна Алексеевна, что, впрочем, не помешало ей в более поздние годы стать горячей поклонницей творчества брата, его преданной помощницей и хранительницей литературного наследия.

Еще одной сферой, в которой также проходила жизнь Некрасова в детстве, была жизнь деревни, которая, по воспоминаниям, его постоянно притягивала. Сам Некрасов утверждал в конце своих дней: «Я постоянно играл с деревенскими детьми». А. А. Буткевич в воспоминаниях рисовала более детальную картину (видимо, со слов брата, а не по собственным впечатлениям): «За нашим садом непосредственно начинались крестьянские избы…. толпа ребятишек, нарочно избиравшая для своих игр место по ту сторону садового решетчатого забора, как магнит притягивала туда брата — никакие преследования не помогали. Впоследствии он проделал лазейку и при каждом удобном случае вылезал к ним в деревню, принимал участие в их играх, которые нередко оканчивались общей дракой. Иногда, высмотрев, когда отец уходил в мастерскую, где доморощенный столяр Баталин изготовлял незатейливую мебель, брат зазывал к себе своих приятелей. Беловолосые головы одна за друго[й] пролезали в сад, рассыпались по аллеям и начинали безразличное опустошение: от цветов до зеленой смородины и проч. Заслыша гам, старуха-нянька, приноровившаяся разом выживать «пострелов», трусила с другого конца сада, крича: «Барин, барин идет!» — и спугнутые ребята бросались опрометью к своей лазейке».

Эта дружба с крестьянскими ребятишками стала впоследствии одним из краеугольных камней хрестоматийного образа Некрасова как «народного поэта», и нет причин отрицать ее. Барчонок вполне мог играть с крестьянскими детишками, тем более что для этого не нужно было далеко ходить (деревня, как мы помним, начиналась прямо за забором помещичьего сада). Нет причины и видеть в этом факте что-то специфическое, какое-то раннее проявление «демократического инстинкта», впитанной с молоком матери любви к народу. Сословные разграничения, даже если они культивируются в семье, не играют для ребенка большой роли и до поры оттесняются на второй план различиями в возрасте, физической силе, ловкости, умении играть, находить развлечения и рассказывать увлекательные истории. Поэтому в самой тяге барского сына к детскому коллективу нет ничего особенного; такой опыт близкого общения с «народом» в детстве был у самых разных помещичьих отпрысков (например, он изображен в первой главе пушкинской «Капитанской дочки»).

Анна Алексеевна утверждала, что это общение с крестьянскими детьми «было постоянным огорчением для нашей матери». Именно Елена Андреевна (а не отец, который, впрочем, если верить рассказам, также запрещал его) была недовольна, что ее сын играет с крестьянскими детьми. Видимо, эта деталь в воспоминаниях (верна она или нет, опять же нельзя утверждать) предназначена подчеркнуть не сословную спесь Елены Андреевны, а тонкость ее натуры, страх за ребенка, нежелание, чтобы он принимал участие в грубых забавах.

Таким был детский мир Некрасова. Очевидно, что это был мир достаточно маленький, как у всякого ребенка, но отчасти и открытый миру большому: через обучение, которое, несомненно, велось в доме Некрасовых (хотя о том, кто и чему учил детей в семье, сведений тоже нет), через наблюдения за дорогой и движущимися по ней людьми (и, возможно, беседы с кем-то из них), через общение со сверстниками из иной социальной среды. Детство Некрасова проходило в общении с крестьянскими детьми, с родителями, дававшими противоположные импульсы для развития и контрастные примеры для подражания, демонстрировавшими противоположные жизненные ценности и цели. В этом детстве были и поэтические, и грубые, и наверняка, по современным меркам, мрачные стороны. К последним можно отнести не раз описанные Некрасовым картины тягостного труда бурлаков, которых он видел на Волге, действительно представлявшей в тех местах особую трудность для прохождения судов. Однако можно полагать, что в раннем детстве Некрасову редко приходилось видеть эти сцены — всё-таки Волга была довольно далеко от имения, и вряд ли маленький ребенок мог часто самостоятельно добираться до ее берегов. Тем не менее великая русская река, несомненно, с детства вошла в жизнь Некрасова.

Всё это были разные стороны жизни дворянского ребенка, сына простого и грубоватого помещика средней руки и его более культурной и более утонченной супруги. До времени эти «ингредиенты» находятся под спудом, в ожидании того, какие из них понадобятся и реализуются в жизни и — в случае Некрасова — в творчестве. Только время и внешние обстоятельства определят, что из того, что его окружало, станет частью его поэзии. Если поэзия и заложена изначально в природе, отношениях с родителями и крестьянскими детишками, то это не значит, что она сразу отчетливо видна. Она будет увидена Некрасовым позднее — вовсе не в начале творческого пути. Долгое время он будет искать красоту и поэзию совсем в других местах, пока сама жизнь и литература не покажут ему, что самая высокая красота содержится именно здесь, во всём этом заурядном окружении детства.

Между 24 августа и 1 сентября 1832 года в ярославскую гимназию была подана бумага: «1832 г. августа… дня, я, нижеподписавшийся, сим свидетельствую, что представляемые мною для обучения в ярославскую гимназию Андрей и Николай действительно мои дети; от роду имеет 1-й 12-ть, а 2-й 11-ти лет. В чем и подписуюсь — уволенный от службы майор Алексей Сергеев, сын Некрасов».

Этот документ обозначил резкое изменение в жизни старших сыновей Некрасовых. Как в семье решался вопрос о их учебе, неизвестно. Алексей Сергеевич, исходя из собственного опыта и семейной традиции, наверняка предпочитал военную карьеру статской; позднее сын Константин по достижении требуемого возраста будет определен в Московский кадетский корпус, Федора отец безуспешно пытался пристроить в Главное инженерное училище в Петербурге. В данном случае возобладало, видимо, представление матери о правильном образовании детей, предположительно, подкрепленное отсутствием у Николая какой бы то ни было склонности к военной службе (относительно его старшего брата в этом смысле ничего не известно). Естественно, выбор пал на ближайшую гимназию — в Ярославле. Поскольку Грешнево находилось в 20 верстах от него, новоиспеченным гимназистам пришлось переселяться в губернский город.