Леонид Млечин - Алиби для великой певицы

Твой Николай Скоблин».

Резидент советской разведки в Вене, просмотрев письма Скоблина, остался недоволен.

«Центр.

При ознакомлении с донесениями «Фермера» я пришел к убеждению, что «Фермер» совершенно не знаком с разведработой и немножечко еще трусит. Причисляя себя к верхушкам, он бы хотел сразу разрешать вопросы общего руководства РОВС, упуская из виду имеющиеся у него (по словам «Сильвестрова») разные интересные материалы, как-то: сводки и донесения всех ячеек РОВС. Возможно, все дело в том, что он не получил от нас точного наставления относительно его работы. «Фермер» уверяет нас, что его слишком смущает писание симпатическими чернилами, поэтому многие вопросы он не освещает и оставляет до личного свидания. Полагаю, это отговорка. Необходимо самым тщательным образом проверить — не подсадка ли это от РОВС. Вацек».

Резидент не мог избавиться от сомнений, знакомых каждому разведчику: если кого-то удалось слишком легко завербовать, то не значит ли это, что он просто-напросто работает на контрразведку врага?

Кроме того, первые донесения Скоблина действительно не представляли особой ценности для Москвы. Скоб-лип рассказывал о том, что и без того было известно иностранному отделу ОГПУ, который располагал внутри Российского общевоинского союза не одним, не двумя, а целой сетью агентов и легко мог проверять и перепроверять любое сообщение агента.

Новая встреча с Николаем Скоблиным и Надеждой Плевицкой была организована в конце декабря, но не в Берлине, как хотел генерал, а в Вене, где находилась ведавшая им резидентура советской разведки.

Надежда Плевицкая отправилась в турне по Европе, а генерал, как обычно, ее сопровождал. Он использовал поездку для встреч с руководителями отделов РОВС в разных странах, видными деятелями эмиграции, которые рады были встрече с человеком из Парижа и охотно делились своими успехами.

Скоблин и Плевицкая приехали в Вену 19 декабря и остановились, как им велели, в отеле «Континенталь». Резидент сам встречаться с ними не захотел, отправил Ковальского одного. Ковальский задавал им вопросы, поставленные резидентом, записывал ответы и вечером докладывал начальству.

Так продолжалось два дня. Скоблин, кроме всего прочего, начал понимать, что именно интересует Москву и как нужно излагать информацию. В конце концов, он сам написал один доклад. Он даже предложил провести операцию, которая помогла бы советской разведке проникнуть в область работы генерала Драгомирова, то есть в секретное подразделение РОВС, занимающееся активной разведкой внутри СССР.

— Послушай, что я придумал, Петя, — увлеченно рассказывал Скоблин.

Отправив Плевицкую за покупками, они уединились в гостиничном номере.

— Мой брат, с рекомендательным письмом от которого ты приехал ко мне, выдаст себя за представителя контрреволюционной организации в Москве. Вы договоритесь с ним, чтобы он регулярно отправлял мне письма с намеками на существование такой организации, а я сделаю так, чтобы эти письма попадали в руки драгомировских разведчиков.

— Генерал Драгомиров заподозрит ловушку, если столь откровенные письма пойдут из Москвы, — возразил Ковальский.

— Я все продумал, — успокоил его Скоблин. — Письма будут посылаться не из Москвы, а из портовых городов — Гамбурга, Марселя — в те дни, когда там бросает якорь какой-нибудь советский пароход. Это снимет возможные подозрения РОВС. Ваши люди включат в команду своего человека — тоже бывшего офицера, чтобы люди Драгомирова могли его быстро вычислить и найти. Драгомиров, не сомневаюсь, ухватится за возможность установить связь с антисоветской боевой организацией.

— А цель операции?

— Если Драгомиров клюнет, он пошлет на встречу с представителями этой организации своих людей из-за кордона, и — главное — тех, кто у него сидит в Советском Союзе законспирированный. Такая операция позволит выбить лучшие боевые кадры 1’ОВС, а готовых к переходу через границу боевиков у Драгомирова не так уже много.

Резиденту эта идея не понравилась. Он вообще сомневался в искренности Скоблина. Он полагал, что генерал — двойной агент и ведет игру с советской разведкой по указке того же генерала Драгомирова и с санкции председателя РОВС Миллера.

Резидент на всякий случай приказал Ковальскому быть осторожным со Скоблиным, не откровенничать и провести небольшую проверку. Москва быстро отреагировала на идею с Драгомировым. В иностранном отделе больше верили в потенциальные возможности Скоблина и Плевицкой и не спешили впутывать их в опасные комбинации. В шифротелеграмме Кострова говорилось:

«У меня большие сомнения в целесообразности строить легенду от «Фермера» на брата при всей заманчивости идеи проникновения к Драгомирову. Полагаю, что «Фермеру» сперва следует предпринять ряд шагов для закрепления в верхушке РОВС, а затем уже в зависимости от обстановки вылезать с активными предложениями».

Ковальский не сумел скрыть от Скоблина и Плевицкой свою внезапную настороженность. Это привело его к мало приятному объяснению с Надеждой Васильевной.

Скоблин остался в отеле записывать содержание своей беседы с генералом фон Лямпе, который руководил отделом РОВС в Берлине. Ковальская и Плевицкая отправились на прогулку в Шембрук.

В зимнем саду было довольно много людей, и Плевицкая, которая была в минорном настроении, почти со слезами на глазах вспоминала, как она ездила в Царское Село, как заботливо к ней относился покойный император, с каким наслаждением и восторгом она пела для всей императорской семьи.

Дождавшись, когда они останутся одни, Надежда Васильевна стала выговаривать Ковальскому:

— Колечку нервирует ваше недоверие. Поймите, ведь Колечка — солдат. Политикой раньше не занимался и вообще хотел уйти в отставку. Ваш приезд вновь втянул его в работу. Сейчас он всецело предан только вам. Требовать от него слишком много вы не должны. Он может дать только то, что знает. И не заставляйте его слишком много писать. Он это делает неохотно, да и не обладает даром слова. Иное дело я. Я могу написать, сколько хотите.

Последние слова Плевицкой не были бравадой. Она написала две книги воспоминаний, пользовавшиеся успехом среди эмигрантов. Она, судя по почерку, писала и донесения, которые подписывал Скоблин.

Ковальский внимательно слушал Скоблина и Плевицкую, запоминал, вечером докладывал резиденте Тот слушал внимательно, но скептически. На третий день резидент поручил Ковальскому еще раз провести проверку Скоблина.

Ковальский позвонил генералу и назначил свидание. Они встретились на улице возле отеля, взяли такси и поехали в кафе. Подчиняясь данным ему инструкциям, Ковальский не сразу назвал таксисту адрес, а заставил немного попетлять по городу, чтобы определить, не следят ли за ними. Убедившись, что никто за ними не следует, Ковальский попросил таксиста остановиться возле кафе, которое накануне выбрал вместе с сотрудником резидентуры. В кафе было пусто, и никто не мог их подслушать.