Петр Люкимсон - Саладин

Ибн аль-Асир уверяет, что речь идет об исключении, и такой жестокой участи подверглись только жители одного города, но верится в это с трудом. Увы, весь ход истории доказывает, что ни в одной, самой дисциплинированной армии не обходится без случаев насилия и произвола, подчас леденящих кровь своей жестокостью.

И все же следует признать, что «мусульманская реконкиста», осуществлявшаяся под командованием Салах ад-Дина, была куда менее кровавой и более гуманной, чем завоевание Святой земли крестоносцами.

Падение Яффо означало, что вся береговая линия от Газы до Бейрута контролировалась военным флотом Салах ад-Дина. Внутри страны еще кое-где полыхали отдельные очаги сопротивления — к примеру, стоял замок Бофор (Бельфорт), принадлежавший уже упомянутому выше Рено Сидонскому; стояли крепости Крак-де-Шевалье и Крак-де-Моав, но все это уже не имело никакого значения. Иерусалим и его окрестности окончательно превратились в крошечный островок посреди мусульманского моря. Теперь жителям этого самого сакрального города планеты оставалось уповать только на чудо.

В начале сентября 1187 года первые отряды армии Салах ад-Дина появились у Бейт-Лехема (Вифлеема), бывшего уже тогда предместьем Иерусалима. А 4 сентября все жители Святой земли могли наблюдать солнечное затмение. Находившийся при Салах ад-Дине астролог истолковал его однозначно: это закатывается солнце пришельцев с Запада и Аллах передаст в руки мусульман город, в который пророк Мухаммед совершил свое ночное восхождение.

Согласно преданию, астролог так же точно предсказал дату падения Иерусалима, связав его с днем восхождения пророка в Небесный Иерусалимский храм, но при этом добавил, что когда Салах ад-Дин войдет в Аль-Кудс, то потеряет один глаз.

— Ради того чтобы овладеть Иерусалимом, я готов потерять один глаз! [64] Устные арабские предания утверждают, что это предсказание сбылось, и под Иерусалимом Салах ад-Дину выбило глаз. Известна также легенда, что Салах ад-Дин повредил один глаз еще в молодости. Но в письменных источниках ничего не говорится об этом увечье султана. — согласно тому же преданию, ответил Салах ад-Дин.

Однако на самом деле — это подтверждают историки и свидетельствует весь ход дальнейших событий — Салах ад-Дин мечтал взять Иерусалим без кровопролития, также, как в 638 году это сделал халиф Омар, и изначально был готов к тому, чтобы пощадить его жителей. Как уже не раз говорилось, война была для него всегда вынужденным средством, а не самоцелью, и он всю жизнь следовал усвоенной от отца суфийской истине о том, что лучшая война — это та, которой удалось избежать.

Жителями Иерусалима затмение было истолковано точно так же — как предвестие их неизбежного поражения. Впрочем, для такого прогноза не нужно было никакого знака Свыше: среди более чем шестидесяти (по некоторым источникам, ста) тысяч жителей города значительную часть составляли крестьяне, явившиеся сюда, чтобы укрыться со своими семьями от сарацин. Число обученных воинов не превышало пять тысяч человек (по другим данным, их было вообще всего несколько сотен, но в это уже верится с трудом). Таким образом, нечего было думать о том, чтобы они смогли выстоять против огромной армии сарацин.

В то же время жители Иерусалима знали, что, когда в 1099 году крестоносцы вошли в город, они почти поголовно уничтожили всех живших в нем мусульман и евреев, и были уверены, что Салах ад-Дин спустя сто лет свершит возмездие и поступит с ними точно так же. Значит, выход оставался один: стоять насмерть и уповать на чудо; не на человеческое, а Божеское милосердие.

Тем более что шансы выстоять у них все же были — еще покойный Балдуин IV начал укреплять город, привел в порядок и усилил его стены, так что Иерусалим к обороне был готов. Вдобавок ко всему, если поначалу обороной города руководили королева Сибилла и патриарх Ираклий, то к этому времени в нем уже появился Бальян де Ибелен.

Это был опытный воин, сумевший вместе с графом Раймундом ускользнуть от Таки ад-Дина в битве при Хаттине. Еще в июле Бальян сам явился к Салах ад-Дину и попросил у него разрешения дать ему беспрепятственно проехать в Иерусалим и вывезти оттуда жену — Марию Комнину (вдову короля Амори).

Салах ад-Дин, верный своим понятиям о благородстве и чести, это разрешил, но потребовал, чтобы Бальян пробыл в Иерусалиме не более суток, после чего вернулся бы с женой в Тир. Больше того — он даже готов был предоставить ему и его семье конвой, который обеспечил бы их безопасность вплоть до самого Тира.

Однако когда Бальян оказался в Иерусалиме, на него с разных сторон посыпались просьбы возглавить оборону города, так как более опытного военачальника в столице гибнущего Иерусалимского королевства тогда не было. В сущности, в городе не было вообще никакого военачальника — все, кто мог взять бы на себя эту роль, полегли под Хаттином.

Бальян попытался было отказаться, сославшись на слово, которое он дал Салах ад-Дину, и тогда на него посыпались обвинения в предательстве своих христианских братьев и в слишком большом почтении к «язычникам». Патриарх Ираклий заявил, что властью, данной ему Богом, он освобождает Бальяна от клятвы проклятому предводителю сарацин, но вот если тот ей последует, то душа его будет вечно гореть в аду — как и полагается душе предателя. Держать подобную клятву, добавил патриарх, куда греховнее, чем нарушить ее ради святого дела.

Эти обвинения, увещевания и угрозы смутили молодого барона, но у него тоже были свои понятия о чести и верности слову. Да и к тому же он понимал, что если ему посчастливиться выжить в грядущей битве за город, то все равно придется иметь дело с Салах ад-Дином. И поздно ночью де Ибелен выехал из города и направил своего коня в сторону уже находившейся всего в паре часов езды армии сарацин.

Салах ад-Дин принял его, и после того как Бальян объяснил султану, что произошло в Иерусалиме, и попросил освободить от данного слова, в освещенном масляными лампами шатре на какое-то время повисло молчание.

Но это были одни из тех минут, в которые отчетливо проявилось величие души Салах ад-Дина.

— Что ж, — сказал он, — каждый из нас дает слово, зачастую не зная, сможет ли он его исполнить. Человек не выбирает, среди какого народа ему родиться, но у каждого человека есть долг перед своим народом, и ты прав в том, что этот долг выше всех других обязательств. Если долг повелевает тебе остаться в святом для вас городе и взять в руки оружие против меня — сделай это! Я освобождаю тебя от твоего слова. Но мое при этом остается нерушимо: твоя жена может выехать из города, и если она это сделает, мои воины проводят ее до самого Тира.