Ирина Стрелкова - Валиханов

Он увидел, как живет простой люд, как китаец с утра до вечера бьется на базаре, там же обедает на последний ярмак [69] Китайская монета. и там же спит.

«Если бы не эта дешевизна и не эта доступность, то нет никакого сомнения, что все оборванцы и бедняки, которыми так обилен Китай, вымерли бы давно от голода. Народу тысячи, и все это народ рабочий, дельный, трудолюбивый, но что же делать? Нет работы. Сколько рабочих рук пропадает даром! Сколько полезного народа. Труд здесь ставится в ничто. Китаец за 100 рублей складывает каменный дом, который бы стоил у нас 300 рублей. Вот до чего не ценят они труд и время».

Таких базаров, как в Кульдже, Чокан еще не видывал. Не площадь, а улица с лавками по обеим сторонам, и посередине во всю длину улицы приподнят над землей и огорожен перилами проезд лишь для одной телеги. Над лавками развеваются огромные флаги, пестрят вывески, на одной из них нарисован чудовищной величины сапог. У лавчонок — толчея, галдеж, азарт мелочного торга. Звенят ярмаки, нанизанные на нитку, как баранки на русской ярмарке. Под навесами сидят купцы — китайский в синей курме [70] Курма — верхняя одежда. и сером длинном халате, ташкентец в чалме, угрюмый кашгарец в белой рубахе и тюбетейке. На столах разложен товар. Трубки, кисеты, веера. Перец, бобы, арбузы и длинные китайские огурцы. Оборванный уйгур купил арбуз и тут же ест, размазывая сок по лицу. Посасывает трубочку, прикрыв глаза, маньчжур. Калмык перепоясался туго-натуго и щеголяет меховой рысьей шапкой. А там и казахский чапан мелькнул в толпе, и киргизский белый войлочный колпак…

Куда бы Чокан ни пошел, всюду слышалось: «Улус! Улус!» [71] Улус — руссьий. — и толки о том, как странно одеваются варвары. Но потом к нему пригляделись и стали называть «хорошенький лоя» [72] Лоя — господин. , уверяя Чокана, что он ни капельки не похож на русского или казаха. Китаянки выказывали к нему чрезвычайное расположение, но Чокан с опаской отнесся к обычаю милых дам вынимать изо рта трубочку и совать в рот понравившемуся гостю.

В Кульдже он узнал, что уйгуры специально переселены сюда, чтобы выращивать хлеб и снабжать войско. Он видел, как работают преступники, сосланные из южных губерний Китая, и как их обирают местные власти. Он выяснил, что китайцы при молотьбе вымачивают зерно водой, поэтому мука у них белее, чем русская, но испеченный хлеб быстрее черствеет. Он видел на улицах Кульджи колымаги с разукрашенными и набеленными красотками, которых называют разрушительницами городов и без которых не обходится ни один званый обед.

Он отыскал в Кульдже старика сказителя и слушал джунгарские песни о далеком прошлом. Они поразили Чокана. Время, оставившее в казахском эпосе унылые и мрачные предания, помнилось у джунгар как славное, полное блистательных побед над ногаями и казахами.

На кульджинском базаре Чокан многое услышал о жизни в других торговых городах — Яркенде, Хотане, Коканде, Кашгаре… Кашгар и Яркенд считались первыми по торговле городами. Средпеазиатские купцы называли Кашгарией весь Восточный Туркестан, а китайцы — при всей своей нетерпимости к чужеземцам — исключили Кашгар из-под общего закона империи и разрешили приезжать туда всем «западным народам».

Судя по записям в дневнике, Чокана все больше интересовал Кашгар, где Россия при заключении Кульджинского договора предлагала учредить факторию, но получила отказ. Он узнал, что это город чрезвычайно многолюдный. Большую часть населения там составляют мусульмане. Китайцы держатся особняком, и у них есть в городе цитадель, где они укрываются во время мятежей. Торгуют с Кашгаром главным образом купцы из Коканда, Андижана, Намангана и Ташкента, но много есть и других — бухарцы, персы, индийцы, кашмирцы, афганцы и тибетцы.

— На русские товары в Кашгаре сейчас хороший спрос, — сказал Чокану ташкентец, привезший в Кульджу кашгарскую мату [73] Хлопчатобумажная ткань. , — Я возьму здесь только русские товары.

Необычными для мусульманского города оказались, по рассказам, кашгарские нравы. Побывавшие там купцы сладко щурили глаза. Пей вино, бузу сколько хочешь. А кашгарки!.. Самые красивые женщины в Азии! По кашгарским законам чужеземец может купить себе чаукен — временную жену. Покупателя приводят в дом, где живет красавица. На кровати возвышается гора шапок. Чем их больше, тем, значит, больше мужей было у чаукен и тем она дороже стоит. Вы платите деньги и забираете красавицу. После вашего отъезда она будет еще на шапку дороже. Но увезти ее с собой, увы, нельзя…

Слушая эти рассказы, Чокан вспоминал, что о временных женах он читал в записках Марко Поло. Живучий обычай. Кашгар — один из самых древних торговых городов Азии. Вольные нравы на пользу развитию торговли. Да и городским властям удобно. Конечно, прекрасные чаукен не состоят на шпионской службе, но в случае необходимости женщина выведает то, что не выведать лучшему из соглядатаев.

Меж тем торговые переговоры шли своим чередом. Мандарины позволяли себе подремывать и похрапывать. Чокан, чтобы не заснуть, рисовал сидящих за столом русских и китайцев. 8 октября наконец-то Перемышльскому вручили с китайскими церемониями документ, написанный на листе длиной в 11 аршин и заверенный 23 печатями. Дельного в столь длинном документе оказалось крайне мало, но опытный Захаров сказал:

— Все идет правильно, даже успешно. У китайцев своя манера переписки, с этим надо считаться. Они не любят торопиться. Они говорят: «При быстрой ходьбе не бывает хороших шагов, только при медленной еде можно понять вкус».

У Чокана от переговоров осталось впечатление, что Поднебесная империя чрезвычайно одряхлела и ее внутренние силы слабы, а политика уклончива. Знакомство с жизнью простых людей приоткрыло ему социальное устройство Китая. В своем дневнике он написал: «Здешний цзянь-цзюнь — это совершенный трехбунчужный паша. Он пьет, ест на счет народа. Мясники доставляют каждый день мясо, портные шьют платье, каменщики поправляют дом. Поборы и злоупотребления превосходят границы. Что же касается до взяточничества, то китайцы не уступают в этом и самому персидскому шаху».

И все же, сравнивая обычаи и законы Китая с теми, что существуют в казахских жузах, в России, в просвещенной Европе, Чокан нашел, что в Китае есть что перенять: «Трудолюбие, народная гордость, прямолинейность — суть вещи, зависящие от обстоятельств и характера народа; по постановлениям китайским, например, после каждой династии учреждается комитет для составления ее истории, заимствуя все из официальных источников. Государственный стряпчий есть лицо, которое заменяет все, и суд уголовный, где судится преступник до тех пор, пока сам не изъявит согласие на справедливость приговора. У нас с идеей китайского богдыхана связана мысль, что это — азиат деспот, властный над головами своих подданных и, выражаясь, как Ходжи-Баба, злейший враг всех людских пят [74] Намек на способ наказания — битье по пяткам. . Ничуть не бывало. Он ограничен в своем управлении. Он не имеет своего имущества или, как у нас, уделов. У тебя все есть, говорит народ, что нужно — все достанем, к твоим услугам 10 000 вещей, зачем же тебе имущество, когда ты обеспечен вполне. Ты не торгаш, чтобы заниматься своим имуществом и пускаться в обороты, ты должен думать о подданных, которые составляют для [тебя] имущество, а не о своем добре. Да, посмотрите, вникните в китайскую систему поземельной собственности: она основала на идеях, до которых Европа дошла только в наш просвещенный век».