Ирина Стрелкова - Валиханов

— Но что прикажете делать господам собирателям, если интерес к Азии у нас в России и в Европе растет, а в ее глубины имеют доступ лишь необразованные купцы? Если связанная с Россией давними торговыми отношениями Центральная Азия исследована географами не более внутренней Африки? — отвечал Чокану Петр Петрович и затем стал увлеченно излагать свои планы исследования Азии, рассказывал о поездке в Европу, о встречах с Риттером, Гумбольдтом… — О, Гумбольдт помнит, как гостеприимно его принимали в Семипалатинске!

Петр Петрович рассказал Чокану и о докторах Мюнхенского университета братьях Шлагинтвейт.

— Они тоже строят планы путешествия в Тянь-Шань, но с юга, через Индию. Адольф Шлагинтвейт, как сообщают, уже в пути. Ему охотно оказали помощь английские власти в Индии.

«Еще бы не охотно», — отметил про себя Чокан.

Демчинский меж тем успел сгонять денщика в винный погреб.

— Господа, шампанского! За вас, Петр Петрович! Вы еще переплюнете и Гумбольдта и Риттера! За Чокана Чингисовича, за твои, Чокан, будущие труды о киргизах! За тебя, Федя! За надежду русской литературы! Федя, придет время, тебя узнает каждый русский! И финн, и друг степей калмык…

Демчинский находился «в своем обычном юморе», но выражению Достоевского. Понимал ли он, какая историческая встреча происходит в его доме? Достоевский, Се-мепов-Тян-Шанский, Валиханов. И встречу их никоим образом нельзя посчитать случайной. Упрямая закономерность свела их там на исходе памятного в истории России 1856 года.

Настрой души — высочайший. Он выльется потом в знаменитом письме Достоевского Чокану Валиханову. А Валиханов… Да ведь он именно тогда, в ту их встречу втроем, — больше такое не повторится! — предложил на их суд свой заветный план. Если в Центральную Азию могут проникать пока только купцы мусульманского вероисповедания, то он, Чокан, с его безупречной азиатской внешностью — «В Кульдже меня даже принимали за китайца!» — готов отправиться с караваном под именем купца в какой-нибудь крупный азиатский торговый город. «Не в Кашгар ли мне отправиться для начала? Туда ходят караваны отсюда, из Семипалатинска…»

Только сам Чокан Валиханов мог предложить это переодевание, этот риск. И предложить не Гасфорту, а русской науке, Семенову!.. В своих воспоминаниях, написанных полвека спустя, Петр Петрович не забыл указать, что именно он дал совет Гасфорту послать поручика Валиханова в Кашгар. Великого Семенова-Тян-Шанского не заподозришь в желании примазаться к чужой славе. Но странный был бы совет отправить кого-то к черту в зубы, если бы за этим не стояло желание самого поручика Валиханова. И к тому времени поручик Валиханов уже стал действительным членом Русского географического общества — принят на общем собрании 21 февраля 1857 года по рекомендации Семенова, написанной после встречи в Семипалатинске. Диплом с изображением земного полушария свидетельствует потомкам, что казах Валиханов был первым среди русских путешественников, кого благословил на подвиг Семенов-Тян-Шанский.

Тогда же, на исходе 1856 года, Чокан и Петр Петрович договорились обо всем с Букашем. Очевидно, Букаш сразу поставил свое условие: я вам — место в караване, вы мне — пастбища в Аркате. Чокану условие показалось вполне подходящим. Оно свидетельствовало о желании Букаша прочно осесть в России и, значит, в большей степени обещало со стороны купца усердие и верность, чем, скажем, требование определенной суммы.

И тогда же Букаш — ему придется рисковать не только капиталом, по условию он ставил во главе кошей [75] Кош — походная юрта. Слово употребляется и как обозначение части каравана. своих внуков — обещал позаботиться о безопасности экспедиции… Для этого надо было заранее найти в Кашгаре старуху, сын которой уехал лет тридцать назад в Россию. Надо было удостовериться, что этот кашкарлык давно умер. Только тогда Букаш получит возможность распространить слухи, будто бы у купца-кашкарлыка остался сын сирота Алимбай, мечтающий вернуться на родину. И очевидно, затем потребовалось заручиться согласием кашгарской бабушки на приезд внука. Все это фирма Букаша проделала неторопливо, чтобы не возбудить подозрений. И если к весне 1858 года легенда об Алимбае уже могла быть использована, то, надо полагать, фирма занялась ее разработкой сразу яге, в зиму 1856/57 года, не упуская горячей поры с декабря по март, когда приходят в казахскую степь караваны с крупнейших ярмарок России.

В конце ноября Чокан простился с друзьями. Достоевский отправился в Кузнецк, к Марии Дмитриевне Исаевой. В начале следующего года она наконец-то станет его женой. Семенов ехал в Барнаул по своим делам. Демчинский увязался с ними обоими за компанию.

5 декабря Чокан писал Достоевскому из Омска: «Многоуважаемый Федор Михайлович!

Спешу воспользоваться случаем, чтобы написать Вам это письмо. После Вашего отъезда я только ночевал в Вашем граде и утром на другой день отправился в путь. Вечер этот был для [меня] ужасно скучен. Расстаться с людьми, которых я так полюбил и которые тоже были ко мне благорасположены, было очень и очень тяжело.

Мне так приятны эти немногие дни, проведенные с Вами в Семипалатинске, что теперь только о том и думаю, как бы еще побывать у Вас. Я не мастер писать о чувствах и расположении, но думаю, что это ни к чему. Вы, конечно, знаете, как я к Вам привязан и как я Вас люблю».

Письмо повез в Семипалатинск друг Чокана, Александр Николаевич Цуриков, назначенный на ту же должность, которую занимал Врангель. Чокан писал: «Рекомендую Вам, добрейший Федор Михайлович, этого доброго человека, Вы его должны полюбить и чем больше будете видеть, тем более». Чокан хотел подчеркнуть надежность Цурикова. А о своей близости к декабристу Батенькову Цуриков расскажет Достоевскому сам. Дружба с декабристом, по сибирским понятиям, наилучшим образом рекомендовала человека.

Заканчивается письмо Чокана на весьма вольной ноте: «В последний вечер я занят был любовью по вашему совету с С. Расспросите ее, кажется, мы провели вечер приятно».

Ответ Достоевского — продолжение семипалатинских бесед. Написан в доме Демчинского, за тем же столом, где велись беседы. Рядом сидит и тоже пишет Чокану Цуриков. И день не такой уж будничный — памятный для России день, 14 декабря. Он тоже освещает это письмо, как и счастье, наконец-то улыбнувшееся Достоевскому: он вернулся из Кузнецка с согласием Марии Дмитриевны на свадьбу.

«Вы пишете мне, что меня любите. А я вам объявляю без церемоний, что я в вас влюбился. Я никогда и ни к кому, даже не исключая родного брата, не чувствовал такого влечения как к вам, и бог знает, как это сделалось. Тут бы можно много сказать в объяснение, но чего вас хвалить! А вы, верно, и без доказательства верите моей искренности, дорогой мой Вали-хан, да если б на эту тему написать 10 книг — ничего не напишешь: чувство и влечение — дело необъяснимое…»