Ирина Стрелкова - Валиханов

Но если не получится с поездкой в Петербург… Тогда что-нибудь все-таки лучше, чем ничего. Надо что-то делать для расширения карьеры — так выразился Достоевский, имея в виду отнюдь не продвижение вверх.

Достоевский не прибег к гиперболе, когда писал дорогому Вали-хану, что мечтает о нем целыми днями. По письму видно, что Достоевский вживался в судьбу Чокана, в его характер, в его образ, рисовал портрет молодого Валиханова, сына кочевого народа, но при этом самого благородного семейства, аристократа духа, начиненного европейскими идеями. И в письме, конечно, присутствует не только реальный Чокан Валиханов, но и созданный художественным воображением сын иного племени, «образованный по-Европейски вполне».

Это единственное из писем Достоевского Валиханову, дошедшее до нас. Остальные утеряны. А это письмо в 1908 году один из братьев Чокана, отставной поручик Махмуд Валиханов (он тоже обучался в Сибирском кадетском корпусе), передал Н. Г. Павловой [76] По предположению исследователей, Н. Г. Павлова заведовала киргизским иптернатом в Семипалатинске. , а от нее оно поступило в Петербург, в публичную библиотеку имени Салтыкова-Щедрина.

…В феврале 1857 года Достоевский и Мария Дмитриевна обвенчались в Кузнецке. Для начала новой жизни Достоевского ссудили деньгами Ковригин и Хоментовский. Чокан отправил в Кузнецк большую посылку.

Он работал в ту зиму над материалами, привезенными из экспедиции на Иссык-Куль, перевел отрывок из «Манаса» про смерть Кукотай-хана и поминки, начал очерки о киргизах: об истории народа-брата, о его географическом положении, которым многое в истории определено, о делении на роды, о нравах и обычаях киргизов, о преданиях, легендах, песнях и сказках, передаваемых из поколения в поколение без изменений: «Как ни странна кажется подобная невероятная точность изустных источников кочевой, безграмотной орды, тем не менее это действительный факт, не подлежащий сомнению».

В своем труде Валиханов не оспаривал принятого многими тогдашними авторитетами деления народов на «исторические» и «неисторические». По Гегелю, и русские пребывали в разряде «неисторическом», хотя и защитили Европу от нашествия монголов, и вызволили ее же из наполеоновского плена.

Валиханов в очерке о киргизах стремился опрокинуть ложное понятие о кочевых племенах вообще как об ордах свирепых дикарей. Повествуя о поэзии киргизов, он, как и в своих записках о казахах, утверждал существование у кочевников древней культуры, которую народы сумели уберечь даже в самую тяжкую пору своей истории. И, будучи воспитанником русского XIX века, Валиханов выводил из литературы представление об уме и нравственности степняка-ордынца и дикокаменного киргиза.

Этот свой труд он намеревался отправить в Русское географическое общество — «действиям которого по изучению Азии я, как азиатец, не могу не сочувствовать…». Отсюда и обращение к читателям: «Нам, русским, особенно непростительно пренебрежение к изучению Средней Азии, нашей соседки». И, будучи учеником Дурова, автор очерков о киргизах с гневом писал: «…Манап был первый тиран… Жестокость называют они великодушием и ставят как первую добродетель всякого управителя».

Сравнивая предания киргизской и казахской старины со сведениями из Абу-ль-гази, отца Иакинфа, Рубрука, из трудов русских исследователей Сибири и Средней Азии Г. И. Спасского, П. А. Чихачева, из европейских авторов, Чокан Валиханов снова и снова пытался разобраться в поразившей его еще в юности путанице маршрутов, какими двигались сквозь века народы и племена, затаптывая следы друг друга на земле. И рука сама чертила на полях строки Лермонтова: «Когда листы твои сплетали Солима бедные сыны…» К перемещениям племен имел самое прямое отношение и его прадед, великий Аблай, сделавший в 1770 году набег на киргизов. По условиям мира казахам отвели земли от гор до Или, а киргизам от озера до Чу. Из пленных киргизов Аблай составил две волости.

Но вот судьба целого народа, целого государства Джунгарии. Еще в памяти казахов нашествие джунгар, вражда Аблая с Галдан-Цереном, а теперь где они, джунгары?

О киргизах Клапрот пишет со ссылками на китайские источники как о пришельцах с севера, с Енисея. Но в «Манасе» нет упоминаний ни о каком переселении. Киргизы считают себя старожилами гор. В этом с ними согласен и Абу-ль-гази. Однако отчего же в Южной Сибири и посейчас живут племена, называющие себя буруаами, киргизами, кереитами? Очень может быть, что еще до Чингисхана часть сибирских кочевников двинулась на юг… Высказав все свои предположения, Чокан подвел итог: «Разъяснение этого, пока темного, предмета мы оставляем времени и новым изысканиям».

Рукопись [77] Опубликована впервые полностью в собрании сочинений Валиханова как «Записки о киргизах». носит следы кропотливой многолетней работы, как и большинство других незаконченных трудов Чокана Валиханова. Сколько вставок, поправок, помет на полях, сделанных в разное время чернилами и карандашом! И какая яркая самобытность мыслей, блистательная система доказательств, какая смелость выводов и гипотез! При нынешнем чтении почти не ощущаешь незавершенности научных трудов Чокана Валиханова. Им недостает лишь окончательной шлифовки, которую автор производит, уже решившись выпустить свое творение в свет. И все вместе дошедшие до нас работы Валиханова дают основание предположить, что значительная часть его бумаг бесследно пропала. Его научный поиск заставлял его вести колоссальную предварительную работу — делать выписки из архивных документов, из переводов восточных писателей, из трудов европейских ориенталистов, географов, историков, не говоря уже о глубоком изучении общественных теорий и международных отношений.

В Омске он не имел возможности познакомиться со всеми источниками, без сверки с которыми уважающий себя автор не может посчитать свое исследование завершенным.

— Придется отложить. В Петербурге завершу…

— Да, в Петербурге! — подхватывал Потанин. — Ты поступишь на восточный факультет, я — на естественное отделение.

Григорий, голубая душа, наконец-то вырвался из глуши в Омск.

Он вышел из корпуса годом раньше Чокана, в 1852 году, и начал службу в 8-м казачьем полку, в Семипалатинске. Весной 1853-го Потанина назначили в отряд, отправлявшийся за Или, — в тот самый отряд, который основал в предгорьях Заилийского Алатау, на берегу реки Большая Алмаатипка, укрепление Верное. Потом Потанину посчастливилось побывать в Кульдже — тремя годами раньше Чокана. Он прожил в Кульдже неделю, близко сошелся с консулом Захаровым и вновь загорелся мечтами о путешествиях в глубины Азии. Но казаку пришлось, вспоминая судьбу Костылецкого, вернуться к месту службы в Семипалатинск. Там Потанин не поладил с полковым командиром, и его перевели в другой полк, на Бийскую линию. Сотня Потанина стояла в станице Чарышской. Ни книг, ни газет, ни журналов, ни образованных собеседников. Но терпеливый, работящий, как пчела, Потанин собирал гербарий и прилежно вел наблюдения, что дало ему впоследствии возможность написать и напечатать в журнале «Русское слово» очерк об Алтае.