Евгений Новицкий - Леонид Гайдай

Итак, 6 июня 1972 года худсовет ЭТО утвердил исполнителей главных ролей в будущей картине. Но начались съемки только 26 августа.

Первые съемочные дни прошли в Ростове Великом — одном из древнейших русских городов. Именно Ростовский кремль (он же Митрополичий двор) — бывшая резиденция главы Ростовской епархии — изображает в фильме Московский Кремль. Но, как мы все помним, натурных съемок в картине не так уж много (пожалуй, это вообще самый «павильонный» фильм Гайдая). На Митрополичьем дворе снимались сцены погони и шествия войска. Основное действие в «древнерусской» части фильма протекает в царских палатах — и это уже декорации, возведенные на «Мосфильме».

В сентябре проводились натурные съемки в Москве — для «современной» части картины. Их предстояло сделать еще меньше: пробег Шурика по магазинам в поисках транзисторов, проезд по улицам машины скорой помощи и милицейской легковушки, звонки из телефонной будки, а также панорамы города, открывающиеся царю с балкона («Лепота!»).

И уже после этого начались основные — павильонные — съемки. На «Мосфильме» воздвигли целых 16 объектов — десять «современных» и шесть «древнерусских». В начале октября стали снимать сцены, происходящие в квартире Шурика Тимофеева (поскольку на роль был всё-таки утвержден Демьяненко, от персонажа само собой отпало булгаковское имя Николай). В январе 1973 года были закончены последние съемки эпизодов в царских палатах, и Гайдай приступил к монтажу ленты.

Двенадцатого апреля готовая картина «Иван Васильевич меняет профессию» была сдана генеральной дирекции «Мосфильма». Особенно придираться к создателям фильма начальство не стало, но на нескольких поправках цензоры всё же настояли. Иван Фролов вспоминал:

«В разговоре с Гайдаем я заметил, что сатирический градус в «Иване Васильевиче» гораздо выше, чем в предыдущей экранизации. Видимо, фильм приняли без поправок.

Режиссер возразил, что так не бывает! И привел конкретные примеры. В сцене приема шведского посла активист ЖЭКа Бунша, которого царедворцы приняли за царя, растерянно молчит. Милославский говорит ему: «Не молчи, как истукан, ответь хоть что-нибудь». Бунша говорил: «Мир и дружба». Сказали, что эти слова не пойдут. Пришлось переделать. Бунша стал отвечать: «Гитлер капут!» Гайдай считает, что стало лучше.

Потом Бунша, войдя в роль Грозного, спрашивает: «За чей счет банкет? Кто оплачивает это обилие?» «Народ, ваше величество», — отвечали ему. Ф. Ермаш просил слово «народ» исключить. Стали отвечать: «Во всяком случае, не мы». Стало хуже.

Потом были такие слова Ивана Васильевича: «Что за репертуар у вас? Соберите завтра творческую интеллигенцию. Я вами займусь». Не понравилось про творческую интеллигенцию. Пришлось совсем убрать… Ну, кое-что еще по мелочам» {179} 179 Фролов И. Указ. соч. С. 127. .

(Упоминаемый в тексте Фролова Филипп Ермаш был председателем Госкино СССР с 1972 по 1986 год. Возможно, он больше благоволил к Гайдаю, чем предыдущий председатель Алексей Романов. Впрочем, судьба одной картины, снятой Гайдаем при Ермаше («Инкогнито из Петербурга»), всё-таки окажется печальной. А с «Иваном Васильевичем…» действительно всё сложилось почти идеальным образом.)

В июне фильму присудили первую категорию, и 21 сентября он благополучно вышел в самый широкий прокат. В тот год картину посмотрели 60,7 миллиона зрителей. В этом отношении она намного превзошла результат предыдущей гайдаевской работы — «12 стульев». Хотя до кассовых рекордов «Бриллиантовой руки» и «Кавказской пленницы» фильму было далеко, «Иван Васильевич…» всё же навсегда занял очень почетное семнадцатое место в перечне лидеров за всю историю советского кинопроката.

Еще до премьеры Леонид Гайдай получил довольно солидный гонорар — шесть тысяч рублей за режиссуру и две тысячи за сценарий. А поскольку согласно условиям работы в ЭТО создателям успешного фильма начислялись еще и проценты от проката, суммарный заработок Гайдая за картину в итоге составил 18 тысяч рублей — на тот момент бешеные деньги! Этот факт, конечно, не мог не породить возмущения в кинематографической среде. Всестороннее давление на ЭТО продолжалось с момента его основания, а через несколько лет после «Ивана Васильевича…» чухраевско-познеровское предприятие всё-таки было закрыто. Вот что рассказал об этом Григорий Чухрай в мемуарах:

«Наши коллеги-кинематографисты подозрительно присматривались к нам:

— Что за странная контора. Зачем им это?..

— Не понимаете зачем? Чтобы нагреть руки! Чухрай и Познер не дураки, они своего не упустят…

— Слыхали? Гайдай получил за «Ивана Васильевича» восемнадцать тысяч. Представляете, сколько они загребли себе?!

Меня вызывают в ЦК.

— На вас поступают жалобы. Ваши режиссеры наживаются.

— Мы работаем в точном соответствии с Постановлением Совета Министров СССР.

— Но это же непорядок, что Гайдай получает такие суммы.

— Напротив, порядок. Фильм Гайдая собрал 56 млн зрителей. Государство получило огромные суммы. Гайдай получил то, что ему положено.

— Но другие люди получают значительно меньше…

— Они и дают государству несравнимо меньше. Их фильмы не окупают в прокате даже четверти затрат на их производство. Пусть они снимут такой фильм, как Гайдай, и они заработают столько. <���…>

Нам мешали все десять лет. Но ничего не получалось. Студия оказалась жизнеспособна и экономически сильна. Она не «прогорела», как предсказывали наши противники. Это был здоровый процветающий организм. И тогда студию убили, как убивают сегодня опасного конкурента» {180} 180 Чухрай Г. Мое кино. М., 2001. С. 251–254. .

Советская критика отнеслась к «Ивану Васильевичу…» примерно так же, как к предыдущим работам Гайдая. Режиссера хвалили за мастерство и изобретательность в плане трюков и гэгов, но вновь заводили свою постылую шарманку: Гайдай-де до сих пор не хочет или не может сколько-нибудь подняться над элементарной развлекательностью своих блистательных (но блистательных, мол, лишь внешне) комедий. Леонид Иович недоумевал, но не пытался никому ничего доказать, тем более что успех «Ивана Василевича…» говорил сам за себя. Тем не менее в гайдаевских интервью тех лет нет-нет да и проскальзывали попытки объясниться с бестолковыми киноведами. Вновь и вновь Гайдай напоминал о своем родстве с Чаплином, который не только на Западе, но и в СССР давным-давно воспринимался в качестве символа «высокого», «подлинного» кинематографа.