Михаил Антонов - Жизнь в Советском Союзе была... [СИ]

Кроме удачного окончания 8-го класса, я и в шахматах добился некоторого успеха. Через полгода занятий к весне я получил второй спортивный разряд, а летом 1974 года я собирался отправиться в спортивный лагерь шахматной школы, чтобы там попытаться выполнить норматив на первый, но здесь судьба повернулась ко мне спиной. Я заболел. Не очень сильно, но вполне достаточно, чтобы попасть в отделение гнойной хирургии больницы, расположенной на ЧГРЭСе. Здесь вполне удобно вернуться к теме медицины в СССР.

Меня госпитализировали где-то во второй половине июня. В возрасте пятнадцати лет всех ребятишек страны изгоняли из детских поликлиник и переводили на учет во взрослые. Вот и мне весной 1974 года пришлось получить свою медицинскую карту из поликлиники на Краснознаменной и сдать ее в регистратуру поликлинники цинкового завода на улице Каслинской. И тем же летом мне пришлось обратиться в эту поликлинику.

Очередь к хирургу была длинной, наполняли ее в основном бабушки. Да вы их тоже всех знаете и видели, это те самые, из клуба вечно болеющих бабушек. Когда бы вы не пришли в поликлинику, они всегда там сидят, и будут сидеть, создавая очередь, вполголоса рассказывая своим соседкам о своих болячках. Я приходил туда в юности — они сидели, я приходил туда в зрелом возрасте — они сидели, я прихожу туда на склоне лет — они все еще там сидят. Всегда одни те же, в тех же вязанных кофточках, в тех же старомодных сапогах, с одними и теми же лицами и прическами, и с абсолютно одинаковыми историями: о своих болезнях, о болезнях своих старичков и о болезнях своих соседей. Умом-то я понимаю, что тех из них, которых я встречал сорок лет назад, вроде как и в живых быть не должно. Столько даже старушки в России не живут. Но, тем не менее, я все равно встречаю их вновь и вновь, и понимаю, что они вечны и будут всегда, даже когда меня уже не будет. Ведь на каждое место выбывшей из их рядов обязательно приходит новая, точно такая же, которая точно также до упора, до конца нашего грешного мира будет сидеть в этой очереди в поликлинике.

Однако, у всякой очереди в СССР было одно замечательное свойство — она все равно когда-нибудь заканчивалась. Вот и я, просидев каких-то часа полтора, или два, попал-таки к хирургу. Посмотрев на мою болячку, женщина-врач покачала головой и сказала, что помочь мне могут только в стационаре, и тут же выписала направление. С этим направлением мать отвезла меня в больницу на улицу Российскую, где меня переодели в больничную пижаму, состоящую из штанов и куртки когда-то небесно голубого цвета, и поместили в отделение гнойной хирургии.

Я не оговорился. Именно в отделение, а не в палату, поскольку мест в палатах не было и меня поселили просто на койке, стоящей в коридоре у стены. Не прошло и часа, как меня позвали в операционную и, усыпив эфиром, сделали несложную операцию. Очнулся я уже все на той же койке в коридоре. Меня слегка тошнило от эфира и даже вырвало, когда я попытался съесть принесенный матерью творожный сырок.

В коридоре я пролежал одну ночь и наутро меня перевели в «Белый дом». Так шутливо называли огороженный занавесом из белых простыней кусок фойе, разделенный теми же простынями на две дополнительные палаты. Видимо, в отделении не хватало койко-мест, и когда-то давно взяли и отгородили кусок пустовавшего ранее фойе, и поставили там кровати. Потом, сообразив, что это временное решение переходит в разряд постоянных, решили добавить мебели и втиснули туда тумбочки и пару табуреток для посетителей. А затем на стенке-простыне рядом с входом взяли и повесили бумажный номер, превратив таким образом огороженный угол в действующую палату.

В этом заповеднике за простынным занавесом все было по-взрослому: был закрепленный лечащий врач, были обходы завотделения и визиты медсестер с всеми необходимыми лечебными процедурами.

Не знаю, насколько тоскливо было проводить время в такой «палате» зимой, но я-то лежал летом и большую часть дня мог проводить во дворе больницы на улице. Так что никакой ущербности от того, что я лежу в фойе, не испытывал.

Болезнь моя была неопасная, организм железный, и поправлялся я быстро. Дней через десять меня выписали.

Я не буду строить из себя великого знатока больничной жизни в СССР, но ссылаясь на этот свой маленький, но честно приобретенный опыт, могу сказать, что лечение тогда было сносное и достаточно оперативное. Мне проводили все необходимые процедуры: делали уколы, давали таблетки, ставили градусник и регулярно меняли повязки с мазью Вишневского. Меня там кормили, одевали, клали спать на вовремя сменяемое белье. И все это было абсолютно бесплатно.

Ну и что, что нас там лежало пять человек, зато какие это были интересные типажы. Сколько занимательных историй я от них услышал — «Санта-Барбара» отдыхает. В современной платной палате на одного или двоих, в коих случалось мне лежать недавно, если нет телевизора, то можно удавиться от скуки. А единственный сосед часто оказывался занудным эгоистом, с которым и поговорить было не о чем.

Врачи были знающие и опытные, а медсестры веселые и жизнерадостные. Никто из них не чувствовал себя обиженным и вытолкнутым на обочину жизни. Никто из них не считал себя нищим. Как сейчас помню, среди дежурных медсестер была одна — очень хорошенькая, просто прелесть. Если вам случалось видеть Оксану Федорову, то эта медсестра была точь в точь такая же красавица, только сильно загорелая и в белоснежном халатике. Сердце радовалось, когда я видел ее на посту. А сильно загорелой была она по тому, что только что вернулась на работу из отпуска, который провела на Черноморском побережье в Сочи. И для такой поездки ей тогда не требовался богатенький спонсор, хватало и своего заработка.

Выздоровев, я оказался никому не нужен. В школе продолжались летние каникулы, а шахматные соревнования проводились в спортивном лагере, куда я не поехал. Пришлось искать развлечения самому.

В один из дней июля я решил заняться сельским хозяйством. Уж не знаю, кто донес этот слух до нашего мостопоездского населения, но стало известно, что в плодопитомник, располагавшийся в поселке Шершни, в ближайшую субботу приглашают челябинцев на сбор ягод и в частности садовой клубники-виктории. Нам эту новость принесла моя крестная — тетя Лида Филиппенко. Она так красочно расписала матери, что они с дядей Гришей сделают с собраной клубникой, какого замечательного варенья наварят, что мать пожалела, что не может составить ей компанию, поскольку будет занята. Зато свободен оказался я, причем настолько, что пожав плечами, ответил: «А почему бы и не съездить». Всего-то и делов: сперва собираешь клубнику и сдаешь, потом покупаешь ее по госцене. Все равно заняться больше нечем.