Пол Стэнли - KISS. Лицом к музыке: срывая маску

Когда мы с Эрин встречались уже больше года, я подумал, что пришло время познакомить ее с Эваном. Мне не хотелось, чтобы он чувствовал угрозу. Поэтому я решил организовать встречу на нейтральной территории. Я сказал Эвану, что у меня есть подруга, которая, как и он, любит конфеты. Мы собирались посетить кондитерскую в торговом центре, и она должна была присоединиться к нам. Она пришла и познакомилась с Эваном, но я никогда не держал ее за руку и не целовал ее. Постепенно, спустя многие месяцы, когда Эван подружился с ней, мы начали проявлять свою привязанность немного больше.

По ходу того, как они с Эрин становились ближе, я показывал ему, как и мы с ней постепенно сближаемся. Это был параллельный процесс — я хотел, чтобы наши отношения развивались у него на глазах. Мы с Пэм никогда не ругали друг друга в присутствии Эвана, и я ей за это очень благодарен. Никто из нас не хотел, чтобы он стал пешкой в спорах между нами. Для меня тут все предельно просто. Если сильно упростить, то все сводится к одному главному вопросу: ненавидите ли вы своего бывшего больше, чем своего ребенка? Пока вы любите своего ребенка больше, нет никаких оснований для плохих слов, запретов встреч или чего-то подобного. Это также значило, что Эрин никогда не представляла замену или угрозу.

Затем Эрин, Эван и я вместе отправились в путешествие. Я хотел, чтобы он понял, что мы с Эрин спим в одной кровати, и я хотел, чтобы это произошло в нейтральной обстановке. Мы зарегистрировались на курорте в Санта-Барбаре и, когда вошли в комнату, Эван спросил: «А где будет спать Эрин?». «Со мной», — сказал я. «А», — сказал он без удивления или раздражения. И мы двинулись дальше. К тому моменту свой жизни я твердо верил, что мы исцеляем себя, помогая другим. То, что я сделал Эвана центром моего мира, принесло пользу всем. Было так радостно видеть счастливого ребенка. Когда Эрин и я наконец съехались, она призналась, что была не в восторге от фрески в моей спальне. «Нам не нужно ее убирать, — сказал я. — Я имею в виду, что мы можем добавить и тебя на нее. Ты можешь быть одной из девиц. Сейчас ты живешь здесь, поэтому имеешь право оказаться на фреске». «Я ненавижу ее, — наконец призналась она, — и всегда ненавидела». Я был ошеломлен, а затем вдруг засмеялся. «Почему ты не сказала мне раньше?» — спросил я. После чего пошел в кладовую, взял пару малярных валиков, и мы вместе закрасили стену.

Через некоторое время после того, как Эрин переехала, Эван, которому тогда было лет десять, случайно запер себя на балконе своей комнаты. Мы с Эрин были внизу, не догадываясь об этом. В какой-то момент я услышал шум, но не смог определить, откуда он шел. Погодите минуту, кто-то кричит? Внезапно меня осенило, что Эван мог попасть в беду. Эрин и я побежали наверх. Эван был заперт на балконе. Мы открыли дверь, и он прибежал мимо меня прямо в объятия Эрин. Возможно, некоторых родителей оскорбило бы такое поведение, но я очень радовался, что он так относился к ней. Этот случай убедил меня, что их отношения были крепкими и любящими.

В 2003 году мы с Эрин были в отпуске на Гавайях, и владелец одной галереи подошел ко мне с предложением сделать что-нибудь для его галереи — что-то вроде подписанных гитар. «Я рисую», — сказал я ему. Он захотел взглянуть на мои картины. После того как я показал ему фотографии, он захотел устроить шоу. Мое арт-шоу? Это звучало странно. Надо признать, что это, конечно, была не шикарная нью-йоркская галерея. Но все же. Мы организовали шоу, и я вернулся на Гавайи на открытие. Мы продали картин на сумму 35 000 долларов, что, безусловно, превзошло все мои ожидания, поскольку я никогда не ожидал ничего продать. Я быстро уяснил, что для того чтобы стать настоящим художником, совсем не обязательно голодать.

После этого у меня возникла навязчивая идея: я хотел сделать то же самое на материке. Вскоре я заключил сделку с сетью галерей по всей стране. Мы организовали серию выставок, и мне показалось, что благодаря моей персоне нам удалось познакомить с изобразительным искусством даже тех людей, которые при других обстоятельствах не проявили бы к этому интереса. То же самое случилось, когда я играл в «Призраке оперы». Уверен, что тогда многие фанаты KISS впервые посетили музыкальный театр.

Я чувствовал, что помогаю развенчать снобизм, который, как мне кажется, оказывает плохую услугу искусству. Иногда люди приходили ко мне на выставку и говорили: «Я ничего не понимаю в искусстве, но мне нравится эта картина». «А что тебе нужно понимать? — отвечал я в таких случаях. — Тебя либо что-то цепляет, либо нет». Мне было приятно, когда люди говорили, что та или иная картина заставляет их задуматься о собственной жизни или побуждает рассказать мне историю о своих семьях.

При виде того, как мои картины оказывают влияние на людей, я, как никогда до этого, ощущал, что мое искусство имеет право на жизнь.

На одну из моих выставок пришел Билл Окоин. Он привел себя в порядок, и было здорово вновь увидеть его. Билл располагал к себе, и мы тепло пообщались. Когда наша дружба возобновилась, и KISS снова начали гастролировать — с Эриком и Томми, Билл посетил несколько концертов, а также другие художественные выставки. За это время мы как следует успели обсудили прошлое. Он рассказал мне, как он считал меня загнанным и несчастным в ранние дни — нереализованным, настороженным. Ему нравились изменения, которые он во мне видел, он называл это ростом. Ему полюбилась Эрин, и он особо подчеркнул, как рад был увидеть, что у меня все складывается самым лучшим образом. Я был тронут.

В конце концов я сделал перерыв в демонстрации своего искусства, хотя продажи к тому времени уже превысили отметку в два миллиона долларов. Я начал рисовать, чтобы снять напряжение. Я этим занимался не по графику, без принуждения со стороны. Живопись требовала большой самоотдачи, так как у меня не было практики, понадобилось много времени, усилий и мыслей. Мне не нужно было превращать это в бизнес. Я не хотел, чтобы это стало рутиной, тем более что группа снова начала регулярно гастролировать. Однажды в Лос-Анджелесе мы с Эрин беседовали о наших отношениях. Мы начали говорить о ее матери, которая была учителем начальной школы с многолетним стажем. «Так что твоя мама думает о нас? — спросил я. — Что она думает обо всем этом?» — «О, — сказала Эрин, — моя мама думает, что либо мы будем двигаться вперед, либо все развалится». В тот момент меня поразило: ничего не развалится. Я не мог представить себя без Эрин. В тот самый момент я понял, что хочу быть с ней навсегда. Мы были вместе уже несколько лет. Это не было мимолетным увлечением. Наши отношения — это не любовь с первого взгляда. Мои чувства к ней крепли благодаря нашему совместному опыту. Наша любовь созрела со временем.