Ариан Шартон - Дебюсси

«Я пожертвовал несколькими уроками музыки, необходимыми для того, чтобы заработать на хлеб насущный, ради купаний в море, нисколько не заботясь о хозяйственных нуждах. И это обстоятельство навевает на меня еще большую тоску, чем все баллады Шопена вместе взятые.

Не собираясь проводить параллель между мной и Бальзаком, поскольку я — птица не столь высокого полета, как эта литературная глыба, все же хочу сказать, что есть у нас по крайней мере одно общее — постоянная нужда в деньгах и полное отсутствие того, что называется умением экономить. Я думаю, что если бы мне не представился счастливый случай встретиться с вами, то я был бы вынужден браться за самую черную работу, в то время как опера “Пеллеас и Мелизанда” оставалась бы только задумкой, как люди ошибочно полагают, гения».

Дебюсси воспринимал денежные заботы с юмором, хотя порой чувствовалось, что отчаяние берет его за горло с такой силой, что не спасает даже музыка.

«Мою жизнь осложняют трудности сентиментального характера, и я не знаю, что с этим поделать. Словно сторонний наблюдатель, я вижу, как разбиваются мои мечты о самом красивом и нежном. Это может показаться смешным, но уверяю вас, в данном случае есть из-за чего впасть в самую черную хандру даже тому, кто более крепок духом, чем я, который похож на травинку на ветру. И только Музыка способна сотворить невозможное…

И вот я заканчиваю мое послание. Мне пришлось его отложить самым прискорбным образом из-за приступов невралгии, которым подвергался целую неделю мой блестящий интеллект. Не волнуйтесь, они не оставили на нем слишком глубоких следов. Думаю, мне необходимо всей грудью вдохнуть свежий морской воздух и поехать туда, где меня окружал бы полный покой и я не лицезрел бы мою консьержку — эту обитающую на суше медузу. Во время последнего приступа мне снились кошмарные сны: будто я присутствую на репетиции “Пеллеаса и Мелизанды”, а Голо вдруг превратился в судебного пристава и исполняет свою партию, в которой положены на музыку слова повестки о вызове в суд», — писал Дебюсси Жоржу Гартману в июле 1898 года.

В самом деле, чтобы улучшить свое материальное положение и сократить лишние расходы, Дебюсси дает уроки музыки. Однако в отличие от своего кумира Шопена, который был весьма востребован в качестве преподавателя, Дебюсси не пользовался популярностью среди потенциальных заказчиков. К его услугам они обращались весьма редко, о чем он жаловался друзьям и попутно злословил о своих учениках.

«Курицы, которым я даю уроки музыки по четвергам, не желают переносить занятия на другой день из-за светских и полностью абсурдных соображений», — писал он Рене Петеру в марте, принося извинения за то, что не сможет пойти с ним в театр.

Насколько Дебюсси «был восхитительным руководителем хора, обладавшим ангельским терпением», настолько в качестве преподавателя музыки был лишен педагогических способностей. Вот что писал об этом ученик Дебюсси и участник хора Мишель Ворм де Ромили:

«Во время уроков музыки Дебюсси никогда не вдавался в подробности исполнения: постановка пальцев рук при игре на пианино не существовала для него. Он вел себя как дирижер оркестра, приговаривая: “Выпутывайтесь, как знаете, но старайтесь не фальшивить и играть хорошо”. И он часто добавлял, что отнюдь не прибавляло мне бодрости духа: “Впрочем, мне нравится давать уроки игры на фортепиано только тем людям, которые играют лучше, чем я”. <���…>

Он познакомил меня с музыкальным творчеством “Могучей кучки”, в то время еще совсем неизвестной в Париже. Мы заказали у Беляева в Москве все произведения Мусоргского, Римского-Корсакова, Балакирева, Бородина и Глазунова. Мы с таким энтузиазмом играли их в четыре руки, что стирали себе ногти. Мне доставалось больше всего, поскольку у Дебюсси были ногти особой формы: они скорее походили на когти. Я не мог понять, как с такими загнутыми внутрь ногтями ему удается воспроизводить столь нежные и чарующие звуки. <���…>

“Баркарола” Шопена была одним из его любимых музыкальных произведений. Из-за нее у нас разыгрывались весьма бурные сцены. Я довольно плохо играл Шопена, в особенности же невзлюбил “Баркаролу”, после того как Дебюсси заставил меня повторить ее множество раз.

Надо было видеть, как он объяснял это музыкальное произведение: не вдаваясь в подробности, сосредоточив внимание лишь на общей манере исполнения. Когда мы подходили к тому пассажу, где мелодия должна быть особенно звучной и исполняться левой рукой, Дебюсси начинал напевать, тяжело дыша. Можно было подумать, что он толкает в море гондолу. И этот его благой порыв заканчивался ничем в обстановке всеобщего отчаяния из-за моей неуклюжей игры».

Осенью 1898 года Дебюсси, все так же страдавший от приступов невралгии, принялся за оркестровку «Ноктюрнов», начатую годом ранее. На протяжении первых месяцев 1899 года почти в каждом письме он обещал своему издателю в самом ближайшем будущем представить законченную работу… И каждый раз откладывал ее окончание на неопределенный срок.

Как с ним часто случалось, когда у него внезапно возникала та или иная идея нового произведения, путь от замысла до претворения в жизнь был весьма долгим. Согласно свидетельству Поля Пужо, адвоката и большого поклонника творчества Дебюсси, проект «Облаков», первого произведения из цикла «Ноктюрны», возник у композитора при следующих обстоятельствах:

«Это произошло ночью на мосту Сольферино [93] Это название существовало до 2006 года, в настоящее время это пешеходный мост Леопольда Седара Сенгора. . Стояла полная тишина. Я облокотился на перила моста. Поверхность воды была совершенно гладкой, и Сена напоминала потемневшее от времени зеркало. При отсутствии луны по небу медленно проплывали облака, не слишком тяжелые, не слишком легкие: обыкновенные облака. И всё».

Несколько недель спустя, работая над черновым вариантом этого произведения, Дебюсси в письме Жоржу Гартману от 3 апреля 1899 года заявил: «Признаюсь, что по сравнению с двумя последующими ноктюрнами первый был слишком прост и банален. Я уже не помню, сколько раз мне пришлось его переписывать». Ноктюрн «Облака» был завершен лишь много месяцев спустя.

В декабре 1899 года композитор переехал с улицы Гюстава Доре в двухкомнатную квартиру на шестом этаже в доме 58 по улице Кардине. Это здание сохранилось до наших дней, на нем есть мемориальная доска. Теперь Дебюсси жил совсем рядом с Пьером Луисом, который обитал в доме 147 на бульваре Малешерб. Дебюсси сам вел домашнее хозяйство, поскольку Габи ушла от него. Устав приносить себя в жертву, быть женой бедного художника, измучившись от его измен, она променяла музыканта на банкира, графа де Бальбьяни, который снял для нее квартиру на улице Ньель. Верный своим привычкам, Дебюсси поспешил украсить свое новое жилище произведениями искусства, невзирая на более прозаические нужды. Теперь он жил, по словам Луиса, в «конуре, обставленной в стиле ар-нуво».