Владимир Купченко - Остров Коктебель

Таким дорогим воспоминанием остается для Крыма — и для Коктебеля в частности — посещение его большим русским писателем — живописцем и мудрецом.

О пребывании Горького в Коктебеле подробнее других рассказывает Р. Вуль в своей книге «А. М. Горький в Крыму» (Симферополь, Крымиздат, 1961 г.). По его предположению, на выбор Алексеем Максимовичем «нового места отдыха повлияли К. А. Тренев и другие литераторы, имевшие дачи или отдыхавшие в Коктебеле». Однако Тренев пишет в своих воспоминаниях «Мои встречи с Горьким», что даже не подозревал, что едет с А. М. в одном поезде и что их встреча на вокзале в Феодосии была неожиданной. Более достоверно рассказывает историю приезда Горького в Коктебель художница Валентина Ходасевич: «Весной 1917 года я договорилась с поэтом Максимилианом Александровичем Волошиным о том, что его мать, Елена Оттобальдовна, сдаст мне комнату в коктебельском „Обормотнике“». Писатель А. Н. Тихонов, многолетний сотрудник Горького, близкий ему человек, просил Ходасевич «присмотреть помещение» и для него с женой. По приезде Тихоновым «очень понравились тишина и малолюдье Коктебеля, они письмом сообщили об этом Алексею Максимовичу и советовали ему тоже приехать отдыхать в нашей компании. Он сразу же ответил согласием».

7 августа Горький написал Е. П. Пешковой, что «числа 10-го» отправляется «в Крым, в Коктебель», где ему обещали найти комнату. Из Феодосии до Коктебеля Горький ехал в одной пролетке с К. Треневым — и тот вспоминает: «Время было тревожное — только что вскрылся и еще не был ликвидирован заговор Корнилова. Алексей Максимович рассказывал очень много интересного о положении в Петрограде, но рассказывал скупо, невесело. В Коктебеле он поселился на одной из дач у моря…» Р. Вуль пишет: «14 августа Алексей Максимович поселился на даче детской писательницы Манасеиновой, затем перешел к поэту М. А. Волошину. У М. А. Воло­шина жили тогда литераторы В. Ходасевич, сестры Цветковы, Майя Кудашева, А. Н. Тихонов (А. Серебров) — сотрудник Горького по издательству „Парус“, ученый А. А. Байков». Помимо неправильно названных фамилий Манасеиной и Цветаевых, здесь допущено еще несколько ошибок. В архиве Волошина сохранились копии его писем за 1917 год (он как раз приобрел пишущую машинку) — они-то и дают дополнительный — и весьма важный — материал к существующим воспоминаниям о пребывании Горького в Коктебеле.

14 августа 1917 года Волошин писал поэту М. О. Цетлину (Амари): «Твоя шляпа, которую ты мне подарил когда-то (соломенная), сделала блестящую карьеру: ее носит Горький, приехавший в Коктебель на днях». «На днях» — значит как минимум позавчера. Если Горький выехал из Петрограда, как намеревался, десятого, то его приезд в Коктебель к вечеру двенадцатого вполне реален. Однако на дачу Волошина Горький не переходил (Р. Вуль повторяет эту ошибку и в более поздней своей статье «Сквозь всю жизнь А. М. Горького»). Вал. Ходасевич рассказывает: «У Волошиных все помещения уже были заселены, и мы нашли для Алексея Максимовича комнату с б ольшим комфортом, чем в „Обормотнике“ — на даче писательницы Манасеиной, — его там будут и кормить». Однако Ходасевич также кое-что путает, называя среди обитателей волошинской дачи О. Мандельштама, А. Цветаеву, своего дядю поэта Владислава Ходасевича и «танцовщицу-пластичку» Юлию Цезаревну. Все эти лица, так же как и названные Р. Вулем, действительно были в Коктебеле, но или до приезда Горького, или после его отъезда!

Анастасия Цветаева уехала в Феодосию еще 20 июля, сразу после смерти своего младшего сына. Об отъезде Вал. Ходасевича Волошин сообщал (Р. М. Гольдовской) 8 августа; об отъезде художницы (увлекавшейся также «пластическими» танцами) Юлии Леонидовны (а не Цезаревны) Оболенской — еще седьмого. Марина Цветаева приехала в Феодосию только в октябре, когда Горького уже не было; О. Мандельштам был там, проездом из Алушты, в это же время; М. П. Кудашева в 1917 году в Крым вообще не приезжала…

Исключительно важным документом является письмо самого Горького из Коктебеля, написанное к Е. П. Пешковой 21 августа 1917 года. Оно опубликовано в девятом томе «Архива Горького» (1966) — и поэтому имеет смысл процитировать здесь только те его места, которые относятся к Коктебелю. Горький писал:

«Даже здесь, где людей очень мало, а живут одни голые и копченые женщины, — и здесь некоторые из них, при встрече с Горьким, нежно вздыхают: хорошо бы его повесить!

Но, в общем, я доволен жизнью и за неделю прибавил весу 2 фунта. Купаюсь в отдалении от всех смертных. Живу на даче Манасеина, — хозяин ее только что умер, а хозяйка, вероятно, умрет сегодня вечером. Питание здесь хорошее. Много блох, петухов, собак и банкиров. Всю ночь поют, лают, кусаются. Кроме того — дизентерия. Но — хорошо!

Билет отсюда я возьму до Москвы. (…) Выеду числа 10-го сентября, а если погода испортится, то и раньше.

Не хочется возвращаться в Петроград. Кроме меня, здесь Тихоновы, они уезжают 25-го, затем — Тренев и больше никаких знакомых. Да, — еще Макс Волошин.

Пишу ежедневно и аккуратно с 9 ч. до 2-х, а затем целый день шляюсь по пустынным местам…»

Комментарий к этому письму требуется небольшой. Доктор М. П. Манасеин умер 13 июля. Его жена, детская писательница, издатель журнала «Тропинка», Н. И. Манасеина действительно одно время была совсем плоха, так что Волошин писал: «Положение Натальи Ивановны признается уже безнадежным…» О систематической работе Горького говорит и Вал. Ходасевич. А Р. Вуль убедительно показывает, что произведение, над которым Горький работал в Коктебеле, была пьеса «Яков Богомолов». (По этой пьесе позднее был снят в окрестностях Коктебеля — в Крымском Приморье — кинофильм «Несвоевременный человек».) Наконец, Волошин подтверждал неприязнь к Горькому части обывателей. «Нормальные дачники, — писал он 30 августа Ю. Оболенской, — возмущаются Горьким: надо, сделать постановление, чтобы всех этих большевиков из Коктебеля изгнать и запретить им здесь жить. Дейша определенно называет трех местных коктебельских главарей: Александр Стамов, Максим Горький и Волошин…»

Валентина Ходасевич пишет о Горьком в Коктебеле: «Приехал он полубольным, усталым, но, как всегда, много работал. До послеобеденных часов мы его не видели. Только после обеда, часа в три, когда мы, разморенные купанием, отдыхали, он тихо появлялся на нашей террасе, затененной крышей (на нее выходили все три занимаемые нами во втором этаже комнаты), садился на табуретку, и я слышала, как он приглушенным баском с кем-то разговаривает. Вскоре в щелку двери я увидела, что на поручне перил террасы сидят разные мелкие птахи, Алексей Максимович кормит их хлебом и что-то говорит им, то вежливо поучая, то советуя, а иногда и пробирая…