Павел Луцкер - Моцарт и его время

Что же касается его «несамостоятельности» как повода для материнской опеки, то этот довод не вполне убедителен. Во время путешествия Моцарт довольно быстро освоился, так что речь даже шла о том, чтобы по весне, когда проезд станет легче, отпустить мать домой в Зальцбург. И только появление в жизни Вольфганга Алоизии Вебер, грозившее Леопольду полной потерей власти над сыном, стало причиной того, что матери пришлось продолжить путешествие и далее, в Париж.

Венские годы дают меньше оснований для развития мифа о Моцарте — вечном ребенке, хотя бы потому, что они менее детально документированы. И все же имеется одно свидетельство, мимо которого пройти нельзя. Это воспо-

а Заметки Анны Марии фон Берхтольд цу Зонненбург (Наннерль Моцарт) для изд-ва Брейткопфа и Гертеля, б. д. (?апрель 1792 г.) — Впе/еСА IV. 5. 203.

Ь Письмо от 23 октября 1777 г. — Впе/еСА II. 5. 79—80. Информация, разумеется, оказалась ложной, Наннерль высказала подозрение, что слухи распускала жена Михаэля Гайдна, надеясь продвинуть мужа в капельмейстеры.

с Письмо от 6 апреля 1778 г. — Впе/еСА II. 8. 334—335. СопсеП ЗртШе1 («Духовный концерт») и СопсеПз йез ата(еигз («Концерты любителей») — ежегодные серии концертов церковной и инструментальной музыки в Париже в XVIII в.

д Зо1отоп М. МогагГ: а Шг. М.У., 1995. Р. 147.

минания Каролины Пихлер, дочери придворного советника Ф. 3. фон Грайнера, впоследствии чрезвычайно плодовитой, но мало успешной писательницы. По ее словам, Моцарт, хотя и не был ее музыкальным педагогом, часто появлялся в их доме на площади Нового рынка. В статье в венской АЩетеме Ткеа 1 епеИищ («Всеобщей театральной газете») от 15 июля 1843 года журналист Антон Лангер поместил ее рассказ:

> Как-то раз, когда я сидела за инструментом и играла Nоп рш апдга1

из «Фигаро», Моцарт, бывший как раз у нас, встал у меня за спиной, и ему, должно быть, нравилось, как я играла, потому что он подмур-лыкивал мелодию и отбивал такт по моим плечам. Вдруг он повернул к себе какой-то стул, уселся, велел мне продолжать аккомпанемент в басу и стал так замечательно на ходу варьировать, что все, кто были рядом, заслушались, затаив дыхание, звуками немецкого Орфея. Но скоро ему это надоело, он вскочил и, как это с ним часто бывало, стал по своему дурацкому капризу прыгать через столы и кресла, мяукать, словно кошка, и кувыркаться, как мальчишка... а

Этот фрагмент в XX веке определил многое в представлениях о Моцарте — в частности, послужил моделью моцартовского поведения в пьесе П. Шеффера «Амадеус» и одноименном кинофильме М. Формана. У исследователей не принято оспаривать подлинность этих воспоминаний — скорее всего, описанные события действительно происходили. Но можно ли с легкостью принять суждения Пихлер и расставленные ею акценты — как в этих, так в других ее мемуарах? Например, в опубликованных после смерти, где она рассуждает о Моцарте и Гайдне как о людях, «в личном общении не проявлявших каких-либо признаков выдающейся духовной силы, и вообще какого-то духовного склада, направления ума научного или просто возвышавшегося над обыденным» ь. Во всяком случае, выслушивая ее мнение, стоит иметь в виду, что оставшийся после нее десяток томов литературных сочинений (главным образом, исторических романов), сколь бы они ни были полны «возвышенным направлением ума» и «признаками духовной силы», пылятся задвинутые на самые дальние полки, чего никак не скажешь о наследии тех, о ком она судит.

Воспоминаниям Пихлер — прежде всего, описанному в них феномену — самое серьезное внимание уделил Хильдесхаймер. По сути, именно вокруг них и еще нескольких других свидетельств сконцентрирован ряд важнейших идей и суждений этого автора. Ключ к возможному истолкованию он нашел, сопоставив сценку, обрисованную Пихлер, с рассказами Йозефа Ланге с. В 1808 году он писал:

> Моцарт в своих разговорах и поступках менее всего соответствовал

образу «великого человека» как раз тогда, когда был занят каким-нибудь важным сочинением. В такие моменты он не только был рассеян

а йеШвсНЭок. 8. 472.

Ь /Ш. 5. 473.

с Йозеф Ланге — моцартовский свояк и отчасти соперник, женатый на Алоизии Вебер, автор одного из самых достоверных прижизненных портретов Моцарта (к сожалению, незавершенного) и знаменитый венский драматический актер.

т

ГО

Инфантилизм и бунтарство

А

Н

Л

оэ

2

о

А

К

п

8

и говорил путано, но и вытворял порой штуки такого рода, которых обычно за ним не замечали; более того — он будто намеренно насмехался над самим собой. При этом, казалось, его ничто не заботит, он ни о чем не задумывается. Либо он нарочно прятал свое внутреннее напряжение под маской внешней фривольности (по не вполне доступным нам причинам), либо находил удовольствие в том, чтобы сталкивать со всей остротой божественные идеи своей музыки с затеями пошлых будней, развлекаясь подобным видом самоиронии... а

Если довериться наблюдениям Ланге, вполне можно допустить, что во впечатлениях Пихлер отразилась только «внешняя» сторона поведения Моцарта, к тому же, видимо, еще и в период какой-то интенсивной внутренней работы. Эта сторона, конечно, тоже отчасти его характеризует, выявляя в нем невероятный жизненный темперамент, непреодолимую тягу к игре, к телесной подвижности, комическим личинам и карикатурным перевоплощениям. Вся эта стихия постоянно сопровождает Моцарта в его бесконечных стихах-перевертышах, потешных прозвищах, которыми он награждает себя самого и всех окружающих, хлестких пародиях на попавшихся под руку коллег-музыкантов (иногда стоивших ему добрых приятельских отношений), вышучивании ближайших друзей и знакомых (валторниста Лёйтгеба, Зюсмайера и проч. ь). Хильдесхаймер считает, что Моцарта остро тяготила любая банальность, и приводит в качестве примера одно из его писем к школьному учителю и регенту церковного хора в Бадене Антону Штоллю. Моцарт просит подыскать для Констанцы жилье на время лечения, педантично и обстоятельно перебирая варианты и расставляя приоритеты. «Полностью отдавая себе отчет во всей тривиальности ситуации, — пишет Хильдесхаймер, — он помешает внизу Ро818Спр1ит: “Это самое глупое письмо из тех, что мне довелось написать за всю жизнь; но для Вас в самый раз”» с. Возможно, в этом стремлении избежать жизненной рутины и есть что-то мальчишеское, что-то детское, но оно никак не сводится к представлениям о незрелой инфантильности. В нем скорее прорывается стремление в каждый момент жизни обеспечить ее максимальную полноту.