Михаил Салай - По знакомым дорогам

Вследствие постановления Революционного комитета и ввиду неподчинения кулаков села Жихова Советской власти делегируется туда член Революционного комитета тов. Соколов Иван для ареста кулаков, сына священника, почтового чиновника и всех, противящихся Советской власти. На всех богачей наложить контрибуцию — 15 000 рублей и 20 пудов хлеба. Восстановить Советскую власть и организовать вокруг нее дружину из бедняков.

Все, как написано, так и было сделано. С врагами мы расправились безжалостно, с их пособниками — тем более. Этого требовала победа нашего народного дела.

Вот и сейчас для этой же цели послали в Наумовку отряд Каменского. Пока от него не было известий…

А через три дня в лагерь привезли отца и старшего сына Т., самого секретаря турьинского бургомистра, то есть — бывшего секретаря.

Каменский доложил: приблизились к Наумовке и остановились километрах в трех, на хуторе. Хозяйка Степанида и накормила, и рассказала, что Т. приходят в село только по воскресеньям, всю неделю — на своей службе, в Турье, и спят, где служат. Мы укрылись в сарае, решили ждать тех, за кем посланы, а Степанида каждый день бегала в Наумовку узнать, не пришли ли домой Т.

— Не боишься? — спросили ее.

— А, — ответила она, — семь бед, одна смерть!

На третий день она прибежала из Наумовки, торопясь и волнуясь, сообщила:

— Приехали Т.! Сама их видела. Сын остановился в своей хате.

Действовать надо было быстро, и Каменский спросил:

— Покажешь, где, Степанида? Пойдешь с нами?

Она подумала, махнула рукой:

— Пойду! Они поганые люди…

Ночью партизанская группа пробралась в село, разделилась и сразу ворвалась в дом старика и в дом его старшего сына. Схватили, связали, заткнули рты, чтобы не поднимали крика. Степанида показала дом самого Т., а дом сына — тот парень, которого взяли у Попудренко. Операция удалась, потому что была хорошо продумана. Две подводы ждали за селом, добежали до них, волоча пленных, и помчались в лагерь.

— Как же вы на две подводы уселись? — спросил я, помня, что группа была больше, чем могут взять две маленькие сельские повозки.

— Кто ехал, — ответил Александр Леонтьевич, — а кто бежал. А вскоре все уже не ехали, не бежали, а скакали. Посмотрите, Михаил Гордеевич, каких мы коней привели. Целый десяток!

— Откуда?

— Навстречу нам по дороге из Софиевки гнали лошадей полицаи. Ничего не сделаешь, пришлось с ними поздороваться.

Издали партизанская группа походила не на боевой отряд, а на мирных людей, с первыми лучами солнца движущихся на полевые работы. Видно, полицаи так и думали, что едут крестьяне, потому что подпустили их метров на пятьдесят. А «крестьяне» вели себя, как условились: задние потихоньку взяли автоматы, приготовились. Передние схватили оружие с повозок в последнюю минуту по сигналу Каменского — поднятая рука — и так ударили по застигнутым врасплох полицаям, что те не успели опомниться и ничего не смогли предпринять. Пятеро были убиты сразу, а трое бежали в суматохе в разные стороны, настегивая своих лошадей что есть силы.

Табун, конечно, оставили. Партизаны забрали его с собой.

Мрачный и злобный старик Т. не скрывал своего отношения к нам, но и не пытался выкручиваться, сказал со вздохом:

— Видно, не та карта пошла, проигрался я…

Сын его, подражая отцу, откровенно признавался в своих гнусных делах, но в глазах у обоих жила тоскливая надежда на то, что их помилуют за признание, даруют им жизнь. Особенно сын старался. Он первым заявил нам, что немцы готовят большое наступление на партизан, скапливая для этого силы в Турье, Холмах и окрестных селах. Сюда стягивается карательный корпус, силы полиции. Наступление намечено на конец апреля, когда Снов будет еще в разливе.

Ну что ж, лучшего времени для удара по отрядам, базирующимся на Елинский лес, не придумать. За партизанской спиной — широкая вода, можно вести бой на уничтожение.

Дальнейшие допросы предателей выявили, что в соединении Попудренко есть еще два шпиона, засланных с помощью старика Т., и еще два есть среди местных жителей в Тихоновичах и Ивановке, они дают немцам сведения о партизанах. Начали искать гадов. Но они сами открылись…

Ночью на одном из постов соединения Попудренко раздался выстрел. Когда прибежали туда с заставы, то увидели лишь одного часового, он лежал со смертельной раной и сдавленно стонал, а второго на месте не было. Раненого отнесли на заставу, он заговорил после глотка воды…

— Простите меня. — Это были первые его слова. — Я умру, так хоть напоследок правду скажу.

И он, и второй часовой — оба были шпионами, немцы их запугали, а они поддались. Тот, второй, едва оказались на посту вдвоем, предложил завтра же бежать из отряда, но перед этим убить Попудренко, чтобы было с чем явиться к немцам, чем оправдать себя. Первый не согласился. Пока они еще ничего не сделали плохого, лучше во всем сознаться и воевать честно, партизаны могут их простить.

— «Треба выкурить по цигарке и помозговать». Так ответил напарник, а только я занял самокруткой руки, — рассказывал умирающий, — как он выстрелил…

Утром на другой заставе задержали одноногого человека на деревянном протезе. Привели в штаб нашего отряда, ко мне, одноногий сделал вид, что очень обрадовался командиру, и объявил, будто шел к партизанам сообщить, что немцы готовят на них наступление.

Я кивнул и велел привести в землянку старшего из задержанных, то есть старика Т. Тот вошел, глянул на одноногого и с усмешкой спросил:

— Что ж ты так запоздал? Я вот, видишь, раньше тут очутился!

Одноногий принялся клясться, что не знает Т., и отрицал, что тот послал его в лес.

— А мальчишки где? — спросил старик.

Одноногий стал орать, что и мальчишек никаких не знает, но старый Т. сплюнул и объяснил, что два подростка (один — сын старосты из Прибыни, казненного Попудренко, другой — сын начальника полиции из Охрамеевичей, тоже убитого партизанами во время прошлого нападения на это село) посылались с одноногим как связные. А сам одноногий — уголовный преступник, в далеком прошлом — конокрад, за что ему крестьяне и перебили ногу.

Во время этого разговора с заставы привели двух подростков, которые сразу опознали одноногого — к нему шли. Так была разрушена шпионская сеть, закинутая немцами в наш лагерь перед наступлением.

В партизанской жизни, идущей на территории, занятой противником, есть еще одна особенность: эта жизнь резче делится на черное и белое, не терпит полутонов. В другом месте и в другое время, может быть, позволительно было бы заняться перевоспитанием преступников, определить им разные меры наказания, но партизанская действительность не допускала этого. Все совершеннолетние изменники были поэтому казнены, включая и двух доносчиков — в Тихоновичах и в Ивановке.