Михаил Салай - По знакомым дорогам

Первый отряд ведет Александр Каменский. Вот он — шагает впереди отряда с автоматом на груди, с пистолетом ТТ и двумя гранатами на поясе. Через плечо — полевая сумка и бинокль. Только этим, пожалуй, он и отличается от бойцов-партизан. У всех — автоматы, гранаты. За плечами — сумка или трофейный ранец с боеприпасами и продовольствием.

Затем штаб соединения — на повозке, в которую наш ездовой с веселой фамилией Погуляй, несмотря на мое предупреждение ничем не выделяться, ухитрялся запрягать пару самых отменных лошадей, а за штабной повозкой двигалась рация. Рация — это сердце. Пока она живая, пока бьются в ней голоса, закодированные, зашифрованные, но живые, вместе со всей страной, всем народом живем и мы, находящиеся как будто бы далеко, в отрыве от всех. Приказы и доклады об их выполнении, слова участия и просьба о какой-то конкретной помощи — все это вбирали в себя голоса рации и разносили по адресам, как сердце доносит капли крови до кончиков пальцев и возвращает к себе.

Враг старался лишить нас связи с Большой землей и между отрядами, охотился за партизанскими рациями. Понятно поэтому, как мы охраняли их в походе. Я вижу и сейчас яснее, чем в кино, честное слово: идет радист Саша Кравченко, одна рука на автомате, а другая — на повозке с драгоценным грузом (он всегда держался за борт повозки, словно бы спокойнее чувствуя себя, когда не только видел, но и ощущал повозку). Сзади, почти вплотную к повозке, две наши радистки — Катя Филиппенко и Нюра Мамонтова с гранатами на поясах и пистолетами, кобуры расстегнуты. По обе стороны от повозки, не сбиваясь с взятого ритма и не отвлекаясь ни на что самое интересное в пути, по виду легко, но крепко шагают два расторопных партизана, умелые и бесстрашные бойцы, постоянная охрана рации — Рябец и Маска. Эти пять человек готовы каждую минуту вступить в бой за рацию и умереть за нее. Но мы не допустим этого. Точно расписано, кто и какую помощь немедля оказывает им.

За рацией — повозка комиссара и агитпропотдел со своей типографией, при этой повозке неотлучно находится начальник агитпропа Василий Чмиль, никакая сила не оторвет его. Он местный, с Черниговщины. Родившийся за девять лет до Октябрьской революции, успел еще увидеть кулаков, которых звали мироедами, пас их скот, а потом боролся с кулаками и подкулачниками, став одним из первых комсомольцев в родном селе. И председателем комитета бедноты был. Может быть, смолоду привыкнув стоять за справедливость, пошел учиться в юридический институт и даже был оставлен в его аспирантуре, но привлекла работа в родных местах, среди простых людей, интересы которых защищал. Тогда — от отдельных нарушителей законности, теперь — от захватчиков. У Василия Ивановича Чмиля была хорошая военная подготовка, он прошел действительную службу в армии, был политруком. И сейчас он не только сочинял листовки, проводил беседы с партизанами и с населением оккупированных сел, читал в этих селах сводки Совинформбюро, инструктировал и готовил партизанских агитаторов, но и частенько брался за оружие, показывая товарищам достойный пример в боях.

Рядом с ним — Клава Рыжая, у которой с чьей-то легкой руки появилась и вторая, такая добрая, шутливая и ласковая кличка: Иван Федоров. По имени первопечатника.

Потом — комендантский взвод, его ведет Куприков, шагая на израненных ногах вперевалку, как утка, но всегда впереди взвода. Дальше — санчасть, повозки, на которых — раненые партизаны. Врачи и сестры рядом, кто где — так кажется на первый взгляд, а на самом деле они идут там, где самые тяжелые раненые. Не сводят с них глаз… (О партизанской санчасти я собираюсь сказать несколько отдельных слов, да никак не намечу, где.)

Затем — обоз, повозки с боеприпасами, с продовольствием. Сахар и крупа про запас, хлеб, сало, мясо и колбаса, тупичевская, наготовленная Кармазиным тоже про запас. За обозом партизанки ведут на поводках коров. Эти коровы тоже входили в хозяйство «майора» Мейтина, молоко помогало выздоравливать раненым.

А уж дальше — второй отряд. У нас теперь два отряда, и щорсовцы обеспечивали боевую мощь центра колонны. А роль арьергарда выполнял конный взвод, который ехал сзади них, с отрывом в километр. У конников была тачанка, на ней — пулемет, миномет и ПТР. Еще дальше, в трех километрах от основных сил, двигался конный дозор, замыкавший всю колонну. Как водится, между дозором и взводом — связные.

Вот такой была колонна на марше. Командир — в середине, возле него — адъютант, ординарец, а также пять верховых для связи. Комиссар — в авангарде, начальник штаба — в арьергарде.

Большое соединение — большая сила, но нередко и большие трудности. Ведь это в тылу врага. Я вздыхаю и сейчас, вспоминая, как сложно было порой с едой, а еще чаще — с водой. И не столько для людей — человек при острой потребности может выпить и болотной воды, переполненной головастиками и червями, — сколько для лошадей, потому что лошадь к гнилой воде не притронется. С ними прямо беда, а ведь лошади — наши родные помощницы…

Мы идем, мы движемся. А кажется — стоим: так тихо. Дорога мягкая, колеса у повозок не только смазаны, но и обмотаны соломенными жгутами, бойцы весь день помогали ездовым. Пролети ночной жук над колонной — все услышат. И ни у кого даже мысли нет закурить. За шум и огонек — строгое наказание, вплоть до расстрела. Мы идем, мы движемся по тылам врага…

Вот сейчас, пока движется колонна, я, пожалуй, и расскажу о наших медиках. Как назвать их — работниками, бойцами? С ними все случалось…

Помню, после одного из внезапных боев я вызвал к себе начальника нашей медико-санитарной части Григория Еременко и давай на него не только голос повышать, но и ногами топать! Во время боя он заметил, как несколько немецких грузовиков отделилось от основной колонны, встретившейся нам, и пытается уйти в сторону от шоссе по грунтовой дороге. То ли они фланговый маневр задумали, то ли просто улизнуть хотели. А Еременко бросился к группе партизан, вооруженных двумя ручными пулеметами для охраны санчасти, и увлек их за собой. Бежали наперерез врагу пока не выбрали позиции для пулеметов и не встретили уходящие грузовики ураганным огнем. Подоспели другие партизаны, поддержали пулеметчиков, а Еременко возглавил общий обстрел врага, в результате которого было выведено из строя восемь грузовиков, истреблено больше двадцати солдат. Остальные бежали. А на полевой дороге, оголив железные ребра, дотлевали грузовики.

— Ваше дело — отвечать за раненых! Вы — врач! А вы их бросили!

Бледный Еременко отвечал мне:

— Я не бросил… Оставил на жену… Она тоже врач. А я еще и командир.

Разумеется, в конце концов я сказал ему слово в похвалу за находчивость и храбрость, даже обещал к награде представить, но предупредил: