Михаил Никольский - Кровью своего сердца

Через год, когда закончились занятия в третьем классе, отец повез Настю к доктору и оставил в больнице. Доктор сказал, когда можно приехать и навестить больную. Ей сделали операцию — сломали кости ступни, а потом сложили как надо, и загипсовали, чтобы они правильно срослись. Примерно через пару месяцев отец привез Настю обратно в деревню. Никто из крестьян не верил, что медицина способна творить такие чудеса! Нога у Насти зажила, выпрямилась, ступня стала нормальной. Правда при ходьбе девочка немного хромала и первое время ходила с палочкой. Но через некоторое время все встало на место. Обувь по размеру подходила на обе ноги, походка выровнялась.

Этот поступок отца еще выше поднял его авторитет у сельчан. К нему шли по любому вопросу. Особенно в связи с коллективизацией. Правда, колхоз здесь создали быстрее, чем в Малых Городятичах. Председателем его был некто Дадака из Яменска. Долго не могли найти бухгалтера, почти все в деревне были малограмотными или вообще неграмотными. В школе организовали ликбез для обучения взрослых 24. Мужчины и женщины вечерами после работы садились за парты, за которыми днем сидели их дети, и учились читать, писать, решать задачки. Я часто наблюдал за этим. Бывало, пока мужчина грубой рукой крестьянина напишет слово, с него, как на пашне, семь потов сойдет.

— Легче воза два навоза набросать из сарая на повозку и отвезти в поле, чем написать две строчки на бумаге, — признавались некоторые мужики, пытаясь превратить в шутку уроки письма или арифметики. Чтение давалось легче, а вот ручку с пером тяжело было удержать — не привыкла к такому орудию труда рука крестьянина. Но когда вошли во вкус, очень были довольны, что научились писать, читать, решать задачи. «Как глаза у слепых котят открылись у нас после учебы», — признавались многие и искренне благодарили учителя.

Как-то осенью, когда я учился в четвертом классе, отец ушел еще после второго урока, вызвал меня к столу и предупредил: «Окончишь этот урок, позвонишь на перемену, сам проведешь остальные уроки первой смены». Оставалось еще два класса — первый и третий. Такое поручение было большим доверием, но и ответственностью. Я вполне справился со своей сложной задачей. Провел уроки, дал домашнее задание по папиному плану, где он написал, что и кому задать по предмету. А позже отец объяснил, что в колхоз приехал представитель из Любани. Нужен был бухгалтер, а его нет, так уговорили отца временно исполнять обязанности бухгалтера, совмещая их с преподаванием. После этого мне часто приходилось заменять отца в школе, когда он требовался в колхозе как бухгалтер.

Кампания по коллективизации продолжалась. Многие крестьяне не желали вступать в колхоз. Началось раскулачивание 25. Зачастую высылали ни в чем неповинных людей: у кого в хозяйстве несколько коров и лошадей, большая семья трудоспособных сынов и дочек и все работают от зари до темна. Если они и богатели, то трудом своим, потом и кровью. Отец возмущался такой практикой властей, но… возражать не посмел. И всегда с неохотой шел составлять акт на оприходование изъятого имущества туда, где хозяйство раскулачивали. Мне приходилось видеть, как силой заставляли людей покидать дома — женщины и дети плакали навзрыд, голосили на всю улицу, навсегда оставляя родные места. Увозили их в Любань на подводах, на станции Уречье грузили в товарные вагоны и отправляли на Урал, в Сибирь или на Соловки. Отец отказывался присутствовать при раскулачивании, старался уехать в Любань, оставляя уроки в школе на меня, но это не всегда удавалось. В годы оккупации эта история имела трагическое продолжение, но об этом я расскажу позже.

А еще одно событие из жизни в Заельном вспомнилось мне после встречи уже в послевоенные годы в Слуцке с известным белорусским писателем Николаем Павловичем Лобаном 26. Как это было? Позвонила мне в школу №5 директор городской библиотеки Янович. И как активному читателю предложила принять участие в читательской конференции по книгам Миколы Лобана «Устронь-городок» и «На парозе будучынi». На мое замечание, что я не читал этих книг, она возразила: «Это ничего, они у нас есть… Возьмите, прочитайте… Конференция назначена в следующем месяце. Я позвоню Вам». Пришлось согласиться. Прочел те книги. Понравилось. Выписал кое-что для выступления на конференции — что задело, что вызвало недоумение или возражение, требовало уточнения.

Еще до начала конференции захожу в кабинет директора, она представляет меня незнакомому человеку:

— Наш активный читатель Никольский, замдиректора школы…

— Лобан Николай Павлович, — представился писатель и тут же заметил: — А я был хорошо знаком с одним Никольским. Еще до войны, в деревне Заельное. Это не ваш отец?

— Да, мой, — признался я.

— Так вы Миша? Помню, как же, малым еще был. Да сестру Янину, мать твою помню. Я ведь тогда работал заведующим начальной школой в деревне Пласток, и с твоим отцом вместе ходили мы в Яменск, на заседание методической секции учителей начальных классов. Но поговорим об этом позднее, когда кончится конференция…

Читальный зал не вместил желающих, и конференцию проводили в зале Дома культуры. Народу собралось много, как никак Николай Павлович — случчанин, известный в городе и районе. После краткой информации первое слово было предоставлено мне. Как позже говорил Николай Павлович, ему мое выступление понравилось. Выступали другие читатели. Потом сам Николай Павлович. А после окончания мы с Николаем Павловичем еще долго не могли разойтись. Он расспрашивал о судьбе моих родителей, сестры, рассказал о своих злоключениях во время войны. Его, раненного в первые месяцы войны, вместе с другими вывозили в тыл на поезде. И во время бомбежки юнкерсы 27сбросили бомбы на эшелон с ранеными. Одна из бомб попала в вагон, где лежал Лобан. Прямым попаданием вагон был полностью уничтожен, в живых остался только Николай Павлович. Чудо да и только! После выздоровления на фронт он уже не попал и трудился на мирном поприще. Когда Белоруссия была освобождена от фашистов, он приехал на родину. Трудился в Минске, в Академии наук республики как кандидат филологических наук. Издал трилогию «Шеметы».

Несколько раз мы с ним встречались в Минске. Однажды он пригласил меня на свою квартиру в Минске и долго и дотошно расспрашивал о буднях партизан на оккупированной территории. Говорил, что никак не может себе представить образ партизана для окончания своей трилогии о Шеметах. Когда черновой материал был отпечатан на пишущей машинке, он дал мне прочесть и заметил, что мой рассказ ему пригодился и кое-какие эпизоды боевых действий партизан он использовал. А в очередной раз он подарил мне один экземпляр со своим автографом. Он хранится у меня как дорогая память. Несколько лет тому назад Николай Павлович умер. Но я помню наши встречи, и те которые сохранились в детской памяти, и те, что случились позже.