Ричард Холл - MOBY. Саундтрек моей жизни [litres]

Я прошел по Лафайет-стрит и повернул налево, на Четвертую улицу. Там располагался «Тауэр Рекордс», самый главный музыкальный магазин из всех. Даже в девять вечера за день до Хэллоуина в нем была толпа народу. Но, с другой стороны, там всегда была толпа народу. «Тауэр Рекордс» был национальным достоянием, краеугольным камнем центра города на углу Четвертой улицы и Бродвея. Я покупал двенадцатидюймовые пластинки в «Дэнс Трэкс», «Диско Мании» и «Винилмании», но вот компакт-диски и кассеты – в «Тауэр Рекордс».

Мы с Карой расстались две недели назад. Я пришел к ней домой и сказал, что обожаю ее, но не чувствую достаточно сильной эмоциональной связи, чтобы продолжать встречаться. Она села на кровать под плакатом Roxy Music в рамочке и заплакала; я сел рядом и обнял ее.

Двумя неделями ранее я ходил в «Тауэр» с Дамьеном. Мы поднялись на второй этаж и прошли по длинному коридору в отдел, который все называли «танцевальным гетто». Там, на одной полке с ремиксами Дэвида Моралеса и синглами Ultra Naté, стояли два моих сингла. Ощущение было примерно таким же, как от вида новорожденного ребенка в роддоме, только вот в этом «роддоме» из колонок гремели Stone Temple Pilots, а мои «младенцы» родились на фабрике компакт-дисков в Нью-Джерси, после чего их упаковали в пластик.

Я прошел мимо «Тауэр Рекордс» и Нью-Йоркского университета и дошел до Вашингтон-Сквер-парка. В нем было полно наркодилеров, которые мелодично повторяли на разные голоса рефрен «Травка, курево, чувство, Будда». Я прошел мимо фонтана и направился к темной, грязной Триумфальной арке. Когда-то, возможно, в девятнадцатом веке, арка была белой. Сейчас же лицо Джорджа Вашингтона было черным от грязи и смога.

У подножия Триумфальной арки, под этими грязью и смогом, находилось мое любимое тайное место Нью-Йорка, маленькая дверь без обозначений. В 1917 году Марсель Дюшам и несколько его друзей – кубистов и сюрреалистов – взломали замок на этой двери, забрались на вершину арки с ящиком вина и на рассвете провозгласили Нижний Манхэттен суверенным государством. Каждый раз, видя эту дверь, я вспоминал Дюшама и его пьяных друзей, плясавших на вершине арки на рассвете, отмечая независимость Нижнего Манхэттена.

Я прошел по Пятой авеню, где располагались практически единственные красивые здания в нижнем Манхэттене. В центре города жила горстка богачей, несмотря на то, что 99 процентов центра заполняли крэковые наркоманы и горящие дома. Когда мы с друзьями проходили мимо этих красивых зданий, мы всегда спрашивали себя: «Как богатому человеку могло вообще прийти в голову поселиться южнее Четырнадцатой улицы?»

Я двигался на запад по Четырнадцатой улице – мимо заброшенных магазинов, дискаунтеров бытовой техники, огромных универмагов, где продавались дешевые сумки и поддельные футболки с диснеевскими героями. Добрался до дома Кары, посмотрел на темное окно ее спальни и пошел дальше. Мы с Карой расстались две недели назад. Я пришел к ней домой и сказал, что обожаю ее, но не чувствую достаточно сильной эмоциональной связи, чтобы продолжать встречаться. Она села на кровать под плакатом Roxy Music в рамочке и заплакала; я сел рядом и обнял ее. Вскоре она отстранилась от меня и просто сказала:

– Уходи.

Я тихо удалился и с тех пор с ней не разговаривал.

Пройдя заколоченный магазин рядом с домом Кары, я пересек Восьмую авеню и направился в пустынный Мясницкий район. Там только что открылся ресторан под названием «Флоран», но в остальном район все так же оставался пустыней с окровавленными улицами, где можно было встретить разве что проституток, сидевших на крэке, и хасидов-мазохистов. Как ни странно, самые худшие районы одновременно были и самыми безопасными, потому что, не считая редких проституток, прятавших последние пятьдесят центов в мокрых носках, грабить там было просто некого.

Я повернул на Девятую авеню и пошел мимо заброшенных зданий и жилых комплексов. Возле ирландского бара стояли какие-то пьяные девушки в зеленых париках. Раскрасневшиеся, они держали в руках пинтовые кружки с «Гиннессом» и смеялись – слишком громко для этого района. Неподалеку было социальное жилье, а социальное жилье – это крэк и грабители. Девушки в ярко-зеленых париках ничего не замечали, защищенные низеньким забором и теплым светом из ирландского бара. Но хищники ждали их неподалеку, прячась в тенях.

Я пошел дальше по Девятой авеню; на углу с Восемнадцатой улицей ко мне подошла пара ребят в толстовках с капюшонами.

– Крэк? – спросили они. – Крэк? Я пошел дальше.

– Е*аный белый, – послышалось из-за спины.

Я посмотрел вперед. Ко мне направлялись еще двое ребят в толстовках, держа наготове ножи. Ни назад, ни вперед дороги не было, так что я выбежал на проезжую часть. К счастью, машин было мало. Мне повезло. Я обежал несколько такси и автобусов; мне возмущенно бибикали вслед, но вот ребята с ножами за мной не последовали. Погоня за мной оказалась бы слишком трудным делом, и они дали мне сбежать.

Танцпол был пуст, но мы знали, что снаружи стоит очередь из трех тысяч рейверов. Вскоре они все зайдут в зал, примут экстази и следующие семь-восемь часов будут отплясывать.

Оказавшись на западной стороне улицы, я не замедлил шага. Другие ребята в толстовках все еще пытались мне что-то продать:

– Йоу, крэк?

– Спиды?

– Крэк?

Я бегом пробежал через перекрестки с Девятнадцатой и Двадцатой улицей и в конце концов вышел на ярко освещенную, широкую Двадцать третью. Оглянувшись, я убедился, что за мной никто не пошел.

Мое сердце колотилось. Что, если бы меня убили на пути к рейву? Я останусь лишь короткой сноской в памяти, стану еще одним погибшим ньюйоркцем, о котором будут говорить похмельные хипстеры на собачьих площадках, допивая латте. «Помнишь того парня, Моби? Что с ним случилось? Он вроде диджеем был?» У меня как-то пока совсем не было желания умирать, а особенно мне не хотелось, чтобы меня зарезал какой-нибудь восемнадцатилетний торговец крэком.

Я продолжил бежать трусцой, здраво рассудив, что странный парень в мешковатых рейвовых штанах, который бежит трусцой по Девятой авеню, станет менее привлекательной добычей, чем странный парень в мешковатых рейвовых штанах, который идет пешком. Приближаясь к Двадцать восьмой улице, я внезапно вспомнил, что надо еще и бояться за рейв. Кто-нибудь вообще придет?

Полный страха и трепета из-за того, что наше мероприятие может провалиться, я зашел за угол. Но свершилось хэллоуиновское чудо. Очередь из нескольких тысяч рейверов стояла от самого «Саунд Фэктори» вплоть до Десятой авеню.

Марси и Ди-Би стояли у входа.

– Видел, какая очередь? – спросила она, словно я как-то мог ее не заметить. Мы все прошли в клуб, широко улыбаясь.