Ричард Холл - MOBY. Саундтрек моей жизни [litres]

– Ты Моби? – спросил он.

– Да. Ты меня подвезешь?

Он ничего не сказал, только повернулся и пошел к машине. Я последовал за ним. Мы ехали около полутора часов с открытыми окнами, пока не оказались в какой-то маленькой бельгийской деревне, окруженной полями и коровами. Он высадил меня возле небольшой гостиницы, сказал: «Приеду в девять вечера» и ушел.

Гостиница была маленькой, а моя комната – совсем малюсенькой. Одна двуспальная кровать, деревянный стул, небольшое окно и ванная. Я поставил кейс в угол, лег на маленькую кровать и уснул. В шесть часов я проснулся, посмотрел на небольшую репродукцию Магритта рядом с кроватью и напомнил себе, что я в Бельгии. Я съел тарелку овсянки с соевым молоком и, поскольку стоял прекрасный летний вечер, вышел из гостиницы на прогулку.

– Блин, тут какая-то жуть стигийская! – воскликнул я, спустившись по лестнице под звуки техно.

В деревне все уже было закрыто, так что я быстро вернулся обратно и прочитал одну из поздних книг Фрэнка Герберта о «Дюне».

Девять часов: солнце село, водитель не приехал.

Десять часов: я съел немного хлеба и арахисового масла, которое привез из Нью-Йорка. Водитель не приехал.

Одиннадцать часов: я снова лег спать. Водитель не приехал.

Двенадцать часов: водитель приехал.

– Ты где был? – спросил я.

– Опоздал, – ответил он, закурил сигарету и пошел к машине. Мы молча поехали по пустым бельгийским проселочным дорогам и в конце концов остановились на парковке у реки.

– Где рейв? – спросил я.

– На лодке, – сказал он.

– На какой?

– Вон на той, – он показал на длинную баржу. Я достал кейс с синтезатором и пошел вместе с ним по парковке в сторону баржи.

– Никогда еще не играл на лодках, – сказал я. Он ничего не ответил.

Я поднялся по металлическому трапу, пересек палубу и открыл дверь. Из недр лодки доносились оглушающие звуки техно.

– Так, давай свой инструмент, – сказал водитель и понес его вниз по металлической лестнице, исчезавшей в искусственном тумане.

– Блин, тут какая-то жуть стигийская! – воскликнул я, спустившись по лестнице под звуки техно. Водитель посмотрел на меня, и я понял, что употребил довольно странное слово в разговоре с незнакомым бельгийцем. – Ну, стигийская, – неловко добавил я. – Как на реке Стикс.

– Я знаю, что такое «стигийский», – ответил он, и мы пошли по металлическому коридору.

Внутри лодка напоминала картину Иеронима Босха, а вот снаружи царила тихая, идиллическая ночь.

Я пересек оживленный танцпол с низкой крышей, оборудованный в трюме, и поставил синтезатор на импровизированную сцену. Подошел промоутер, представился, сказал, что я выхожу в четыре утра, и исчез в дыму. Потные танцующие тела извивались, звук был оглушительный, и я не видел ничего дальше, чем в пяти футах перед собой. В тумане виднелись какие-то руки, тела и лица, но очень расплывчато. У меня была еще пара часов до начала, и мне совсем не хотелось дышать дымом в трюме ржавой баржи, так что я нашел выход и выбрался на улицу. Внутри лодка напоминала картину Иеронима Босха, а вот снаружи царила тихая, идиллическая ночь.

Я отошел от лодки, и звуки техно позади постепенно стихли. Через пять минут я не слышал уже ничего – ни машин, ни техно, ни звуков города, только стрекот насекомых.

Кошелек и паспорт остались в гостинице; в карманах у меня были только ключ от номера, пара беруш и DAT-кассета. Я встал на берегу реки и задумался, что произойдет, если я нырну в реку и исчезну. Я не грустил. У меня не было депрессии. Я не хотел умереть. Я просто хотел упасть в реку, чтобы она вынесла меня в море. Быть живым – прикольно и обычно интересно. Но было что-то соблазнительное и в том, чтобы сдаться и погрузиться с головой в темную реку. С экзистенциальной точки зрения любой выбор кажется произвольным, и кто я такой, чтобы заявлять о том, что понимаю Вселенную, которой пятнадцать миллиардов лет? Чем утонуть в реке хуже или лучше, чем не утонуть?

Я простоял в задумчивости на берегу, наверное, полчаса. Было что-то успокаивающее в том, чтобы стоять на одном месте, чувствовать дуновение ветерка на коже и не двигаться. Вдалеке я видел яркий свет; я предположил, что это Брюссель, но, прищурившись, притворился, что это Нью-Йорк. Если я упаду в реку, а потом открою глаза, перенесусь ли я волшебным образом на магистраль ФДР?

Нет. У меня галлюцинации из-за смены часовых поясов. Если я упаду в реку, то просто промокну и замерзну. Я повернулся и пошел обратно к лодке. Музыка стала еще громче, воздух – еще более душным. Промоутер нашел меня возле сцены.

– Готов? – спросил он, куря косяк.

Я вышел на сцену и проверил синтезатор. Потом постучал по микрофону – он был включен. Я посмотрел на танцующую толпу и представил, как трюм наполняется водой и мы все мирно тонем. Не бежим к выходам, расталкивая друг друга, а просто спокойно позволяем грязной речной воде наполнить наши легкие.

Пол только что снял экспериментальный фильм о жизни на другой планете. В конце его короткометражки все персонажи мирно утонули в своем космическом корабле. Утопление было представлено как благо. Задумавшись об этом, я даже захотел сыграть сегодня другой сет – длинный, медленный эмбиент. Даже не музыку. Просто длинные ноты а-ля Тони Конрад, которые эхом будут отражаться от подводного металлического подвала этой странной старой баржи. Под эти медленные, долгие ноты мы все опустимся на дно реки, и наши легкие наполнятся темной водой.

– Из Нью-Йорка! – Промоутер неожиданно выскочил на сцену и стал кричать в микрофон. – Моби!

Я прервал свои размышления и начал концерт с Ah Ah. Первые синтезаторные аккорды были громкими и угрожающими, а когда вступили барабаны, я стал стучать по Octapad. Я толком не видел зрителей, но сквозь туман мне удалось разглядеть, что они все-таки танцуют. Закончилась Ah Ah, началась Electricity. Я закричал и через непроницаемый туман услышал, как зрители, собравшиеся в трюме баржи, закричали в ответ. Go, Next Is the E, Rock the House, еще пара рейв-песен, и через полчаса сет закончился. Зрители хлопали, а диджей поставил Evolution Спиди Джея.

Я сложил в футляр синтезатор и Octapad, покрытые миазмами от тумана и пота, и отыскал водителя.

– В гостиницу? – спросил он.

– Да, спасибо.

Мы покинули стигийскую баржу и в пять утра были в маленьком деревенском отеле.

– В семь часов я приеду за тобой и отвезу в аэропорт.

– Это очень важно, – сказал я. – Завтра вечером у меня большое шоу в Вашингтоне. Мне нельзя опаздывать на самолет.

– Хорошо, – ответил он и уехал.

Я не устал, солнце уже вставало, а через два часа мне предстояло уезжать. Так что вместо того, чтобы пытаться уснуть, я вышел из деревеньки по аллее, обсаженной деревьями. Минут через десять я дошел до пастбища с коровами.