Ричард Холл - MOBY. Саундтрек моей жизни [litres]

– Что это? – спросил я.

– Кассета из моей церкви на Гаити. Нравится?

– Очень красиво. Можешь сделать погромче?

Он сделал погромче. То было словно пение маленьких ангелов.

Вечеринка прошла успешно, но я так и не нашел Рейчел, мою маленькую рейв-Дульсинею.

– Гейб, – наивно спросил я, – если ты увидишь девушку по имени Рейчел, сможешь взять ее номер для меня?

Я пил органический морковный сок, ел овсянку и читал New Yorker. Я лишь недавно вернулся из Европы и пока что не адаптировался обратно к часовым поясам, так что встал в пять утра, надел старый спортивный костюм и пошел в спортзал. Сейчас же было уже восемь, я был чистым, цивилизованным и завтракал за желтым кухонным столом, найденным месяц назад в мусорном контейнере, который стоял перед домом. Над гигантскими деревьями перед старым собором святого Патрика поднималось солнце, заливая светом мой лофт.

На улице кричали люди; мне показалось, что прозвучало мое имя, и я подошел к окну. Двадцать рейверов с широко раскрытыми глазами стояли на тротуаре и скандировали: «Моби! Моби!» Я открыл окно и оперся на старый каменный подоконник. Эни, диджей, чье имя было каламбуром, связанным с приемом экстази [10] «Эни» = «an E». , крикнул:

– Моби! Ты не спишь!

– Да я с пяти часов не сплю, – ответил я. – Вы чего тут делаете?

– Идем на афтерпати на Четвертой улице. Пойдем с нами!

Я посмотрел на овсянку и морковный сок.

– Хорошо! – крикнул я. – Сейчас спущусь!

– Вы откуда идете? – спросил я у Эни несколько минут спустя, когда мы уже шли вместе по Мотт-стрит.

– «НАСА», «Шелтер», – ответил он. Имелась в виду еженедельная клубная ночь, которую недавно стали организовывать Ди-Би и Скотто. – В восемь утра Соул Слингер диджеит на афтерпати в лофте на Четвертой улице.

Мы перешли Хьюстон-стрит и свернули на Блекер-стрит. Стояло прекрасное осеннее утро: небо было безоблачным, солнце – теплым. Другие рейверы толпились вокруг нас, их зрачки были расширены, а челюсти крепко сжаты. Они все были одеты в гигантские рейверские штаны и футболки «Ликвид Скай». Рейверские штаны становились все огромнее и огромнее; большинство рейверов сейчас ходили в джинсах, в которые спокойно мог влезть человек весом фунтов триста. Некоторые рейверы носили джинсы низко, как хип-хоп-бандиты, но большинство из них все-таки надевали ремни, так что необъятные джинсы напоминали скорее юбки-котильоны. Никто из рейверов не говорил – они просто шли вместе подобно молчаливому племени, накачанному наркотиками.

Мы пошли по Боуэри-стрит, мимо «CBGB».

– Ты когда-нибудь бывал в «CBGB»? – спросил я у Джейсона Джинкса. Он вырос в пригороде Нью-Джерси и работал хип-хоповым диджеем, пока несколько лет назад не открыл для себя рейв-сцену.

– По-моему, нет, – сказал он. – А ты?

– Да сто раз бывал, – ответил я. – Лучший концерт, который я там видел, – Bad Brains в восемьдесят втором. Их певец Эйч Ар делал обратные сальто со сцены в толпу.

– Вот «Белый дом», – сказал один из рейверов, показав на приют для бездомных на другой стороне улицы. – Я там жил, когда только приехал в город.

– Ты жил в бомжатнике? – удивился я.

– Я снимал комнату в общежитии, – запротестовал он.

Восемьдесят второй год был всего десять лет назад; десять лет назад Джейсону было девять. Он подозрительно посмотрел на меня, словно проводил в уме расчеты, пытаясь определить, не старик ли я уже.

– Ты когда-нибудь ходил на хардкорные дневные концерты в «CBGB»? – спросил я у Эни. Он вырос в городе; его родители торговали картинами и жили в пятикомнатной квартире в Верхнем Вестсайде.

– Нет, мой брат ходил, – ответил он. – Я был слишком маленьким.

– Слишком маленьким для дневных концертов в «CBGB»? Да там большинству ребят было лет по пятнадцать.

– Ну да. Но мама меня не отпускала.

Мы пошли по Боуэри, мимо приютов для бездомных, оптовых магазинов ресторанной еды и заваленных мусором парковок за заборами. На тротуаре лежали несколько бомжей, упившихся до беспамятства.

– Вот «Белый дом», – сказал один из рейверов, показав на приют для бездомных на другой стороне улицы. – Я там жил, когда только приехал в город.

– Ты жил в бомжатнике? – удивился я.

Я снимал комнату в общежитии, – запротестовал он. Общежития, в которых сдавали комнаты, считались более безопасными и чистыми, чем приюты для бездомных. – А ты живешь на той фабрике? – спросил он.

– Ага, – сказал я.

– У тебя есть санузел?

– Нет, писать я хожу в туалет вниз по коридору.

– А моешься где?

– В качалку хожу.

– Не представляю, как можно жить без душа, – сказал он.

– Но ты же жил в бомжатнике, – напомнил я.

– Снимал комнату в общежитии. И в ней был душ. А сейчас у меня в квартире даже есть настоящая ванная.

Мы дошли до лофта, где проходила афтерпати.

– Что это за место? – спросил я.

– Не знаю, – ответил Эни, спускаясь по ступенькам к потрепанной красной металлической двери. – Театр? Студия?

Мы вошли через красную дверь и прошли по темному длинному коридору. Через старый деревянный пол до нас доносились ритмы хауса. Коридор заканчивался фабричной дверью из зеленого металла.

Джейсон открыл ее, и коридор заполнила громкая электронная музыка. То был экспериментальный театр или арт-пространство, с балконом, выходившим на танцпол с фанерным покрытием. Сотня рейверов и клубных ребят бродили под светом дискотечных прожекторов. Еще двадцать или тридцать неподвижно лежали на подушках, а несколько человек даже танцевали на фанерном танцполе.

В 1989 году они были невинными студентами институтов моды в разноцветных костюмах, похожими на цветочки и эльфов. Но всего за три года эти ребята превратились в жутких монстров с лицами, раскрашенными в белое, стальными шипами, протыкавшими щеки, и бутафорской кровью вокруг глаз.

Я прошел в диджейскую кабинку, где Карлос, работавший под псевдонимом Соул Слингер, играл бразильское техно. Он был владельцем «Ликвид Скай», магазина, являвшегося эпицентром всей нью-йоркской рейв-сцены. Там продавались импортные пластинки, драм-машины, гигантские рейвовые штаны и куча футболок большого размера с длинными рукавами и символикой «Ликвид Скай».

– Эй, Карлос! – сказал я. Он уставился на меня огромными, как канализационные люки, глазами.

– Моби! Ты что тут делаешь?

Все знали, что я трезвенник и никогда не хожу на афтерпати.

– Я сидел и завтракал, а мимо проходили Эни и Джейсон и позвали меня сюда!

– Клево! – ответил он и перевел свое внимание на пластинку, которую собирался поставить.

Я пересек танцпол и увидел в углу Кеоки, неподвижно смотревшего в одну точку.

– Эй, Кеоки! – крикнул я. Ему понадобилась примерно минута, но, в конце концов, он все-таки сумел сопоставить мой голос со мной.