Ричард Холл - MOBY. Саундтрек моей жизни [litres]

Почему-то это не стало поводом для экзистенциального отчаяния. Моя незначительность ощущалась как невыразимая легкость. В конце концов мои клетки и молекулы окончательно падут жертвами энтропии и распадутся. Они превратятся в эфир, никак не связанный с моим существом. Когда-нибудь я умру и снова растворюсь в горниле, в котором сформировался.

Моя кожа все еще не отошла от солнечного ожога, полученного на озере. Но земля подо мной запекалась на солнце в течение сотен миллионов лет. Я смотрел на темные горы, прислонив лоб к холодному пластиковому иллюминатору. «Рапсодия в стиле блюз» закончилась.

Я снова нажал «Пуск», пытаясь удержать в себе трансцендентное чувство. Вчера я пулей несся над водной гладью озера, а сегодня я лечу над горами, сидя в металлической трубке. Если бы я слишком тщательно задумался над «Рапсодией в стиле блюз», то пришел бы к выводу, что никогда не напишу ничего, что хоть отдаленно приблизилось бы к ней по красоте и величию. Но я мог сидеть, есть веганские равиоли и слушать самую идеальную музыку, когда-либо написанную, разглядывая американский Запад в маленькое окошечко.

Позже я поел веганской еды с друзьями в Сан-Франциско, отработал диджейский сет на потрясающем рейве, с восхищением разглядывая тысячи людей, вскидывающих вверх руки под светом прожекторов и лазеров. Но ничто не сможет сравниться с красотой «Рапсодии в стиле блюз» в сумерках над высокими темными горами.

Я шел по Гудзон-стрит с сумкой пластинок на плече. Сегодня мне предстояло диджеить в «НАСА», и мое клубное «шестое чувство» наполняло меня каким-то простеньким, банальным страхом.

Прошлой ночью я закончил диджеить в Берлине в пять утра, вернулся в отель, пытаясь смыть с себя патину сигаретного дыма и рейверского тумана, и поехал в аэропорт, чтобы успеть на самолет в девять утра. Я минут пятнадцать поспал в Берлинском аэропорту, потом два часа летел до Лондона в эконом-классе; моя голова свободно болталась от гипнагогического утомления. Шатаясь, я прошел по Хитроу на самолет до Нью-Йорка, где периодически засыпал, как героинщик на собрании «Анонимных наркоманов».

И рейв-сцена, и мои поездки в Европу изменились. Два года назад все было новым и радостным. Я записывал веселые техно-песенки для накачанных экстази зрителей, и даже когда такие путешествия были утомительны и я страдал от болезней и усталости, я все равно радовался, что являюсь частью сцены, построенной на счастье и радости. Сейчас же, в девяносто третьем, музыка стала мрачнее, а наркотики – тяжелее. Зрители реже танцевали и чаще отрубались в углах.

Прошлой ночью в «Трезоре» мне показалось, словно я сижу в бункере, заполненном обдолбанными зомби. Музыка была крутой и интересной, но вместе с тем угрожающей и не от мира сего. Светлые, идеалистические дни, похоже, прошли. Большими хитами были Trip II the Moon Эйсена и Rez группы Underworld, они мне нравились, но при этом как раз были идеальным саундтреком к подступавшей тьме. Наркотики подпитывали музыку, а музыка подпитывала наркотики, и они толкали друг друга вниз, в темную кроличью нору.

Наркотики подпитывали музыку, а музыка подпитывала наркотики, и они толкали друг друга вниз, в темную кроличью нору.

На пути домой я думал о «НАСА». Когда я играл там, рейверы обнимали меня и дарили браслеты из леденцов; год назад они все подписали для меня гигантскую открытку на день рождения и украсили ее пастельными сердечками, синими единорогами и звездолетами. Даже когда я путешествовал по миру, «НАСА» оставался моим нью-йоркским убежищем. Я не играл там несколько месяцев и сегодня возвращался домой: меня поставили на час ночи, между Ди-Би и Соул Слингером. Я собирался поставить веселые треки, напомнить людям, что музыка бывает и праздничной, а не только зловещей. Периодически просыпаясь от дремы, я составлял список треков, которые собираюсь сыграть. Очевидные гимны для вскидывания рук, конечно, не пройдут: никаких Everybody’s Free Розаллы, Don’t Go Lose It Baby или Altern8. Пластинки, конечно, хорошие, но они слишком устарели. Я мог поставить Music Takes You Блейма. Может быть – Playing with Knives от Bizarre Inc. Треку было всего два с половиной года, но он казался артефактом из далекого, идиллического прошлого.

Музыка звучала как в склепе, а танцпол больше напоминал первобытный суп. Тьма была практически осязаема.

– Я буду играть рейв, – добавил я.

После того как мой самолет приземлился, я поехал домой, пообедал, посмотрел кассету с записанной серией «Симпсонов» и собрал пластинки. Пройдя Трибеку, я повернул на Хьюберт-стрит. Возле «НАСА» одни рейверы стояли в очереди, другие – катались на скейтах, третьи – уже лежали на тротуарах. Я переступил через вырубившегося рейвера, который прислонился к почтовому ящику, и прошел к дверям клуба. Гейб работал билетером; он несколько лет проработал в «Лаймлайте», но недавно перешел в «НАСА». У него были короткие светлые дреды, и на фоне двух огромных охранников он казался гномом.

– Как там внутри? – спросил я. Он пожал плечами.

– Куча народу, – ответил Гейб, – но они все сидят на танцполе. Ненавижу е*учий кетамин.

– Ну, я поставлю им какой-нибудь рейв. Может быть, они проснутся.

Он скептически посмотрел на меня:

– Удачи.

Я шел по темному коридору; удары басового барабана становились все громче, а туман – плотнее. Я привык приходить в «НАСА» и видеть людей в футболках со смайликами, которые пляшут и обнимаются, но сейчас клуб больше походил на лагерь для беженцев. Через облака тумана и дыма пробивался свет стробоскопов, и во вспышках я видел рейверов, которые сидели на танцполе, обхватив колени, или вообще лежали на боку. Я пробрался через накачанную кетамином толпу и прошел к диджейской кабинке. Там сидел Ди-Би и играл очень мрачный прогрессив-хаус – идеальный саундтрек для коматозных рейверов. Мы кивнули друг другу. Я прошел к осветительной будке и поздоровался со Скотто. Он уже два года был моим осветителем и ездил со мной по Штатам и Европе. У него были длинные темно-русые волосы, и он всегда носил огромные полосатые рейверские штаны.

– Сегодня свет другой? – спросил я у Скотто.

– Мы хотели сделать все помрачнее, – сказал он. – Больше стробоскопов, меньше цвета.

– Ладно, – сказал я, оглядывая клуб. Музыка звучала как в склепе, а танцпол больше напоминал первобытный суп. Тьма была практически осязаема. – Я буду играть рейв, – добавил я.

– Ладно, – сказал Скотто и отвернулся обратно к осветительскому пульту.

Собирая пластинки в квартире, я почувствовал себя фанатичным проповедником рейва. Я вернусь в «НАСА» и собственноручно начну новую эпоху веселого техно. Но сейчас, стоя в диджейской кабинке и смотря на удолбавшихся кетамином рейверов, я почувствовал себя полным идиотом. А еще я очень устал. В Нью-Йорке была половина первого ночи – в Германии уже половина шестого. За последние полтора дня я спал где-то часа два, и то в самолете. Я принес только веселые пластинки, но сейчас крутые диджеи играли один мрачняк: дарк-джангл, дарк-хаус, дарк-брейкбиты.