Ричард Холл - MOBY. Саундтрек моей жизни [litres]

– Откуда вы вообще знаете, как кататься на водных лыжах? – спросил он, когда мы все были на моторной лодке. – Вы же лузеры.

Моторная лодка рванулась вперед, и я скакал по прозрачной как стекло воде на скорости двадцать миль в час, примерно в дюйме над ее поверхностью. Я протянул руку и коснулся воды; мои пальцы прорезали ее, словно маленькие лезвия.

Мы выкинули его за борт с парой водных лыж и сказали, что не пустим обратно на лодку, пока он не научится на них кататься. Он все падал и падал, удивляя нас своей полной неспособностью даже выпрямиться на лыжах.

– Хорошая попытка! – крикнули мы, когда он снова упал вниз лицом. – Ты почти встал!

В конце концов он все-таки сумел встать прямо, пусть и ненадолго, и мы решили пустить его обратно.

Чем хорошо было расти в Дариене, так это тем, что у всех моих друзей были богатые родители, а богатых родители обычно имели хорошие яхты и моторные лодки. Я вырос, видя, как маме приходится одалживать деньги, чтобы купить еды, но потом ехал на велосипеде на Лонг-Айленд-Саунд и проводил немало времени на яхтах родителей моих друзей. Я был единственным бедняком, знакомым многим моим друзьям, так что, приглашая меня к себе домой и на яхты, они, особенно не напрягаясь, проявляли милосердие.

Пол тоже вырос бедняком, но у его дяди был дом на озере в Нью-тауне, штат Коннектикут, и мы ездили сюда кататься на водных лыжах еще со школы. День уже шел на убыль, так что на водных лыжах прокатился Пол, потом Тарквин, а когда солнце село, я прыгнул за борт для того, чтобы прокатиться в последний раз.

– Кинь мне бодиборд! – крикнул я Тарквину. Тот бросил его над моей головой.

– Плыви, обезьяна! – крикнул он. Я доплыл до борда, держа в левой руке фал. Когда я взялся за него, катер медленно отплыл, натягивая трос. Когда он достаточно натянулся, я показал рукой «оʼкей» и приготовился к тому, что сейчас лодка дернется вперед и вытянет меня из воды. Но Пол лишь чуть-чуть прибавил скорости, потащив меня вперед. Я смеялся, глотая озерную воду.

– Быстрее! – крикнул я. Он добавил еще примерно одну милю в час, таща меня по воде, как червяка на крючке. В конце концов он все-таки решил дать по газам. Моторная лодка рванулась вперед, и я скакал по прозрачной как стекло воде на скорости двадцать миль в час, примерно в дюйме над ее поверхностью. Я протянул руку и коснулся воды; мои пальцы прорезали ее, словно маленькие лезвия.

Я показал Полу поднятый вверх палец, что значило «Быстрее». Он разогнался до двадцати пяти миль в час. Я снова дал тот же самый сигнал. Тридцать миль в час – это уже довольно опасная скорость для бодиборда. Я во все горло пел Pay to Cum группы Bad Brains и летел над водой. То была чистая, незамутненная радость, рейв на озере. Я снова показал Полу большой палец.

На тридцати пяти милях в час руки уже начали выкручиваться из плечевых суставов, и я скакал по воде позади лодки. Счастье пронизывало меня – и я хотел еще. Я поднял руку и сжал кулак, что значило «Езжай так быстро, как получится». Пол еще немного прибавил скорости. Я потряс кулаком, и он выжал максимальную скорость, на которую была способна моторная лодка, – сорок пять миль в час. Я орал. Счастье взрывалось во мне, словно Бог и диско. Я поднял руку и начертил в воздухе круг – «Развернись, чтобы я подпрыгнул на волне». Пол начал поворот, и в этот момент мой бодиборд подпрыгнул. Меня снесло с борда, и я поскакал по поверхности озера на скорости сорок пять миль в час, словно пущенный вдоль воды камешек в купальном костюме. Я катился по воде, безудержно хохоча, и в конце концов все-таки погрузился.

Я самодовольно сидел, представляя, как он страдает от ожирения, диабета, рака и сердечных болезней, причем одновременно. «Боже, за что? – воскликнет он на своем смертном одре. – Это же несправедливо!»

Я поднял руку над водой и показал пальцами «оʼкей». Если ты упал, ты обязательно должен показать водителю лодки, что с тобой все хорошо. Катаясь на водных лыжах, запросто можно сломать ребро, конечность или шею. Вода вроде бы мягкая, но она отправила в реанимацию кучу ребят из пригородов. Лодка подплыла ко мне.

– Это было офигенно! – крикнул я. – Давай еще раз!

– Уже темнеет. Пора домой, – сказал Пол.

– Нет! – закричал я и поплыл к фалу.

– А ну живо в лодку, салага! – заорал Пол, и я расхохотался еще громче. Я подплыл к лодке и сел на скамейку на корме, завернувшись в полотенце; мои руки и ноги тряслись. Когда Пол направился к пристани, я скинул полотенце и опять спрыгнул. Он развернулся.

– Хочешь добираться до дома вплавь, тысяча чертей?! – строго спросил Пол.

– Нет, сэр, – ответил я, забираясь обратно в лодку. Солнце балансировало на горизонте, но воздух был еще теплым. Я обгорел на солнце, пах водорослями, а желудок был полон грязной озерной воды.

– Я еще никогда не был так счастлив, – сказал я.

– Хотите мороженого с горячим фаджем? – спросила стюардесса пьяного бизнесмена. Тот задумался.

– Да, с шоколадом и клубничным соусом, – решил он. – О, и еще «Дюарс» с содовой.

«Электродов для дефибрилляции вам не надо? – хотел спросить я. – Немного интерферона для ваших метастазов, сэр?» Я самодовольно сидел, представляя, как он страдает от ожирения, диабета, рака и сердечных болезней, причем одновременно. «Боже, за что? – воскликнет он на своем смертном одре. – Это же несправедливо!»

Пять стопок виски с содовой, два бокала вина, самолетная говядина с жирной яичной лапшой и кучка мороженого с шоколадом и клубничным соусом. О, как посмела судьба наказать его за такую праведную жизнь? Я знал, что думаю как мудак, так что отвернулся к окну, чтобы не смотреть на бизнесмена с заляпанным мороженым подбородком.

Мы летели над Скалистыми горами. Долины исчезли во тьме, но заходящее солнце падало на горные пики; некоторые из них еще были покрыты снегом. Я достал CD-плеер, наушники и сумочку с дисками и начал их перебирать. Что бы послушать? Ника Дрейка? Kraftwerk? U2? Дебюсси? The Clash? Mission of Burma? Дворжака? The Gun Club? Брайана Ино и Дэвида Бирна? Roxy Music? Гершвина?

Ладно, пусть будет Гершвин. «Рапсодия в стиле блюз». Я поставил диск в плеер и нажал «Пуск». Заиграла музыка, тихая и знакомая. Я тысячу раз слышал «Рапсодию в стиле блюз», и она всегда меня изум ляла. Сначала такая скромная, а потом вдруг очень пафосная. Она была прекрасной, яркой и пугающей: старой и новой, европейской и американской. Иногда музыка напоминала Дебюсси, иногда Стравинского, а иногда – Нижний Истсайд в 1910 году.

«Рапсодия в стиле блюз» была квинтэссенцией Нью-Йорка в искусстве, но при этом она еще и повествовала о переезде с востока на запад, из старого мира в новый. Я летел над горами на скорости шестьсот миль в час, и запад был далеко внизу, у меня под ногами. Мир даже не замечал меня или кого-либо еще из нас. Мы измеряли землю и разрывали ее. Строили здания и орошали бесплодные долины, но Земля практически не замечала нашего присутствия. Мы измеряем время десятилетиями, а Земля – миллионами лет. Мы – просто крохотная точка. Я – крохотная точка.