Раиса Берг - Суховей. Воспоминания генетика

В 1946 году я вкушала одну радость жизни за другой. Сегодня выступление Пастернака, завтра визит с отцом к Кржижановскому. Лучших соучастников для разыгрывания пьес, чем мой отец и я, Кржижановский не мог и пожелать. Требуемые качества: полнейшее доверие, пока сюрреализм арабески не становится явным, и понимание смысла иносказания, когда фантазия очевидна. Мы обладали ими. Мы посетили Глеба Максимилиановича в то самое время, когда в Академии разразился грандиозный скандал. Академика Александрова — философа и главного идеолога — уличили в разврате. Его вертеп, где он растлевал малолетних, у всех на устах. Глеб Максимилианович говорил: «Бывало, кто ни увидит Александрова, тут же начинает вращаться вокруг него по орбите на почтительном расстоянии». И он ужасно смешно показывал рукой это вращательное движение. Семенящие шажки угодников он изображал, шевеля пальцами. Сила власти, способной нарушить мировой порядок, сами законы всемирного тяготения, пояснения не требовала.

Далее следовал рассказ, как проворовался какой-то военный в чине генерал-лейтенанта. В названиях чинов есть некая странность: чин майора выше чина лейтенанта, но генерал-лейтенант чином выше генерал-майора. Высокий чин построил себе дворец. Искусственный канал соединял его с Москва-рекой. Имение было конфисковано, а чин разжалован. Сталин вычеркнул слово генерал, и казнокрад стал лейтенантом. «Проснешься в один прекрасный день и, оказывается, ты уже не Кржижановский, а просто Глеб». «Упаси тебя Бог кому бы то ни было рассказывать об этих разговорах», — сказал отец, когда мы были уже на улице. Культ личности в апогее. Глеб Максимилианович ходил по краю бездны.

Последний раз я видела Глеба Максимилиановича в 1956 году летом на даче в Мозжинке.

После войны каждому академику пожаловали дачу. Дарована дача в полную собственность с правом передать ее по наследству. Дачи стандартные, все как одна. Располагаются в трех поселках. Один — под Ленинградом, два — под Москвой. Один из подмосковных поселков — Мозжинка. Туда и переселили с Николиной горы Кржижановского. Я прошла по усаженной красными лилиями дорожке к кухонной двери дачи. Дверь открыта настежь. Унаследовав дачу отца, я отлично знала расположение комнат. Глеб Максимилианович сидел у заглохшего телевизора. Он ждал мастера. «Вот, мероприятия по преодолению культа личности прослушал, а дальше машина отказала выдавать сведения, — сказал он. — Великие перемены наступят теперь». «Перемены, конечно, будут, только не великие, — говорю ему я. — Дух Сталина неистребим, да и не в интересах власти разрушить безукоризненную систему, ее же и охраняющую. И начинает свою освободительную деятельность эта власть с декретированных словосочетаний. "Культ личности" — одно из них. Глеб Максимилианович, — вопрошала я, — скажите, что, по-вашему, дала революция народу?» В этот миг появился молодой человек. Он пришел по вызову чинить телевизор. Ни один взрослый человек, проживший значительную часть своей сознательной жизни в сталинскую эпоху, не станет излагать свои взгляды при постороннем человеке. Сама невозможность продолжать разговор о судьбе народа в присутствии его представителя красноречивее всех слов говорила об итогах революции. Глеб Максимилианович сказал: «Революция дала возможность получить образование огромному большинству. Пример налицо». И он указал на молодого мастера. Вопрос: «А не будь Октябрьской революции, разве дело обстояло бы иначе?» — застрял у меня в горле.

Уже будучи на Западе, я узнала, откуда взялось выражение «культ личности». Оно создано… Сталиным. Прочтите страницы 1021 и 1192 русского издания книги Р.А. Медведева «К суду истории». Великий лицемер Сталин протестовал против обожествления его собственной персоны. Во время Парада Победы на Красной площади в мае 1945 года к его ногам бросали знамена поверженного в прах государства. Демонстрация всенародной любви к Отцу и Учителю готовилась в Институте эволюционной морфологии Академии наук с великой тщательностью. Каждому назначалось его место в колонне — ряд и номер. Правофланговые каждого ряда избирались партийной организацией института из числа самых… как бы это сказать, — из числа самых сознательных, а следовательно, самых обласканных, наиболее привилегированных. Маршрут колонны демонстрантов точно установлен. Ближайшим к трибуне мавзолея, где будет принимать парад гений и корифей всех наук, почетный академик Сталин, окажется на марше правый фланг. Партийная организация института несет ответственность за драгоценную жизнь Генералиссимуса. Я не пошла на Парад Победы. Может, и пошла бы — мигрень у меня была.

После смерти Сталина Кржижановский не был возвращен в правительство. Ему шел девятый десяток.

С того самого дня в Узком, когда она помогла ему выкарабкаться из лап смерти, Елена Павловна Разумова и Глеб Максимилианович стали неразлучными друзьями. Картины на стенах ее комнаты изобличали пристрастие Елены Павловны к гонимым талантам. Вот что пишет о ней Надежда Мандельштам. Последние дни перед последней высылкой из Москвы Мандельштам лежал больной. Надежда Мандельштам пишет: «Каждый день к нему приходил врач из Литфонда. Дней через десять его направили к консультанту Литфонда, профессору Разумовой, женщине с умным лицом, в комнате которой висели этюды Нестерова. Нас удивило, с какой легкостью она дала справку о том, что О.М. нуждается в постельном режиме и общем обследовании. Конечно, она не обязана была знать юридическое положение О.М., но после воронежских и чердынских мытарств отношение Разумовой, да и других врачей Литфонда показалось нам удивительным — словно снова возникла в России интеллигенция с ее отношением к ссыльным» (Воспоминания. С. 309. Chekhov Publ. Corp. Second Print. 1971).

31 марта 1959 года «Правда» сообщила о смерти Глеба Максимилиановича.

Конец лета и осень 1944 года я провела на Кропотовской биологической станции, изучая популяцию дрозофил Каширы. Мухи почти исчезли. Завод безалкогольных напитков, где до войны делали квас и где, хоть и не без труда, можно было добыть сотни мух, производил лапшу. Я наскребла 21 муху. Одна самка, как на грех, оказалась бесплодна. Двадцать мух послужили для опытов. Количество скрытых мутаций упало в 10 раз. Частота их возникновения осталась прежней. Добраться до Кропотовской станции, а от нее затем до Каширы стоило больших усилий. Пароходик, ходивший по Оке, — единственный транспорт, соединявший Кропотово с Каширой, то и дело ломался. Я шла пешком — миль десять. Проделать их в оба конца надлежало в один день. Электрички Москва — Кашира тогда не было. Попасть на поезд дальнего следования не так-то просто. Достать билет стоило неимоверных трудов и каторжного терпения. Билет отнюдь не гарантировал поездку. У входа на перрон проверяли не только билеты, но и документы пассажиров. Пока милиционеры копались с командировочными удостоверениями, а командированные, сгрудившись возбужденной толпой, боролись друг с другом за место в очереди на проверку, поезд ушел. Я получила разрешение пройти на перрон, только чтобы увидеть хвост уходящего поезда.