Раиса Берг - Суховей. Воспоминания генетика

Игорь Александрович — отпрыск очень интеллигентной семьи. В детстве он болел костным туберкулезом и теперь хромал. Он и его жена, теща и трое детей — два сына и приемная дочь — жили впроголодь. Он писал трагические прекрасные стихи:

Но такого весельчака и балагура, выдумщика и остряка, как Игорь Александрович, днем с огнем не сыскать. Он изготовлял иллюстрации для выставки на кафедре дарвинизма за небольшое вознаграждение.

А у меня объявился поклонник — Юрий Аркадьевич Васильев. В прошлом сотрудник И.П. Павлова, выдающийся ученый, в то время референт вице-презвдента Академии наук Леона Абгаровича Орбели. Ухаживания Юрия Аркадьевича носили чисто материнский характер. Он имел непреодолимое желание кормить меня. Самым неправдоподобным и фантастическим образом это желание сочеталось в нем со скаредностью. Он женат, и жена его точно такая же скряга, как он сам. Приносит мне полфунта шоколадных конфет: «Возьмите ровно половину». «Спасибо, — говорю, — разрешите мне взять только две конфеты». Он не разрешает: «Ровно половину или ни одной». — «Да в чем дело?» А дело в том, что жена его взвесит оставшиеся конфеты, недостачу сочтет за обвешивание и пошлет его объясняться к директору магазина.

И вот, в то самое время, когда я и сама получаю сверхдостаточное количество пищи по моим привилегированным карточкам, а тут еще отец водит меня в Дом ученых и кормит распрекрасными обедами, приходит на кафедру Юрий Аркадьевич и приносит бутерброды с паюсной икрой. «Вот спасибо, так спасибо! — восклицаю я, — Сейчас скормим эти бутерброды Игорю Александровичу». — «Никак нет. Бутерброды вам и никому другому». «Так в чем же смысл дара? — спрашиваю. — Хотите мне удовольствие доставить? Разрешите скормить бутерброды Игорю Александровичу. Большое удовольствие мне доставите». А ему доставит удовольствие, если я съем их сама. — «Не желаю ваших бутербродов. Заберите их. И пусть передохнет та рыба, из которой добывают икру, и пусть пересохнут водоемы, где та рыба ходила». — «Ну что же, раз так, берите бутерброды и делайте с ними, что хотите». Все это в присутствии Игоря Александровича. Его физиономия с самого начала разговора выражала величайшее удовольствие, насквозь пронизанное иронией. Удовольствие сменилось восторгом, когда дело дошло до пересохших водоемов. Я подала ему бутерброды, и без малейшего сопротивления он тут же поглотил их. Когда Юрий Аркадьевич ушел, Игорь Александрович с большой похвалой и весельем отозвался о моих библейских проклятиях. На следующий день он принес стеклянную банку с тушеной картошкой и кусочками свинины. У нас в лаборатории плитка была за перегородкой, сотрудники на ней разогревали еду — запах американской свиной тушенки разносился из-за перегородки. Игорь Александрович пошел погреть свое рагу. Является Юрий Аркадьевич: «Где Игорь Александрович?» — «За перегородкой». Юрий Аркадьевич идет туда. «Уйдите, — говорит он. — Я сам погрею ваше рагу. Я вам кое-что принес». Он принес полкило черного хлеба и большой кусок шпика — целое состояние по тем временам. Мы были побеждены.

И вот я отправляюсь в экспедицию в Закавказье. Снабжают меня и университет, и Академия. Трое студентов едут со мной: две девушки и юноша. Академия выдает со склада продукты и лекарства. Академия достает билеты. «Что это вы такой гадостью занимаетесь — мухами!» — говорит мне замдекана факультета, женщина, готовая отказать мне в финансировании. «Нет ничего на свете прекраснее дрозофил, — говорю я ей. — Если бы вы увидели их под микроскопом, вы никогда не сказали бы этих несправедливых слов. Их глаза подобны горящей гранатовой люстре». Она подписывает приказ о финансировании. На складе Академии я получила великое множество пищи. Ведро топленого масла. Я сделала непростительную глупость. Банки сгущенного молока я взяла с собой. Масло я загнала по спекулянтским ценам, думая, что, имея деньги, я смогу купить масло в Кутаиси: там, куда лежал мой путь.

Ни молока, ни масла, ни мяса на рынке в Кутаиси не было. Мы варили кашу на сгущенном молоке. Фрукты были первоклассные и в огромном изобилии. После экспедиции я заболела фурункулезом. Худо мне было.

Добраться до Кутаиси в 1945 году было не так-то просто. Ехали с тремя пересадками: Ростов-на-Дону, Баку, Тбилиси. Чтобы компостировать билет, приходилось часами стоять в очереди. Множество обездоленных людей, тени людей стояли в очередях. Всем, кто был угнан немцами на работы в Германию, велено вернуться туда, откуда они взяты, чтобы на месте чинить над ними суд и расправу, разоблачить их преступное бегство за границу в лагерь врага. Места в очереди за билетами брались с бою. «Ишь, шеи-то понаели, а теперь им билеты подавай», — кричала мне женщина, выпихивая меня из очереди. Я была предельно худа, она — беспредельно. Посадка в поезд при наличии билета грозила смертельной опасностью. Я ехала не умирать, а исследовать. Со мной студенты, за здоровье и жизнь которых я отвечаю. Девицы хоть куда. Мальчик болезненный и слабый. Одна из девиц — Померанцева, и мальчик Татаринов — теперь первоклассные ученые.

Все члены экспедиции Седова — исследователя Северного полюса — и он сам погибли из-за его непредусмотрительности. Он забыл взять примусные иголки.

Опасности, грозящие моим экспедициям, были того же масштаба, что и рискованность полярных исследований прошлых веков. Отсутствие весов для развешивания составных частей мушиного корма, электрических лампочек, примусов и примусных иголок и многого, многого другого могло сорвать весь безумный замысел. Бушующая стихия, покорять которую надлежало на пути к заветной цели, — экономические проблемы строящегося социализма. 1945, 1946 годы не в счет. Война создала разруху. Но и в конце пятидесятых годов нечего было и думать отправиться в экспедицию, и не в пустыню, а в город, будь то даже столица Союзной республики, не проиграв в воображении все бедственные ситуации.

Вокзальные бои предусмотрены. Меры избежать смертельной опасности приняты. Бутылки с девяностошестиградусным спиртом — важнейший ингредиент экспедиционного оборудования. Бутылка спирта — оплата наемного солдата. Он, носильщик вокзала, с боя возьмет место в вагоне.

В Баку победа, купленная дорогой ценой, оказалась частичной. Я лежала под потолком на третьей полке, той, что багажная, для лежания не предназначенная. Багажную полку напротив занимали два азербайджанца. Один из них сидел на краю полки. Ноги он протянул через проход, и его босые ступни оказались на моем животе. «Уберите ноги». Мне казалось, что он может устроиться как-то иначе. Обида страшная. «Нужна ты мне очень. Да мне деньги заплати, я с тобой не лягу!» — кричит он на весь вагон. «Обсуждение этого вопроса мы отложим до лучших времен, а пока что уберите ноги», — говорю я ему. Он повинуется. В немыслимой позе он режет дыню. Надо видеть, как он это делает! Отбор на протяжении сотен поколений только и мог создать точность и красоту его действий. Но не в красоте дело. Дыня зажата пятками его босых ног. Он орудует ножом. Ни ноги, ни руки его не прикасаются к мякоти дыни. Среди пыли и грязи то, что он будет есть, остается стерильным. Он протягивает на ноже ломоть дыни мне: «Ешь!» Мир.