Раиса Берг - Суховей. Воспоминания генетика

В свете все новых и новых достижений науки, лысенковские шаманства выглядели уж совсем непристойными, и все труднее было выдавать их за самую передовую в мире науку. Сведения проникали, хотя в библиотеках на выставочных стендах новых выпусков журналов стояли не сами журналы, а их фотокопии, где иные статьи изъяты. Будто их и не было никогда. Слухом земля полнилась. Имеющий уши слышал. Изменился сам, я бы сказала, фон науки. Другая крамольная наука — служанка империализма — кибернетика — трудами, талантами и смелостью Колмогорова, Ляпунова, Соболева стала завоевывать права гражданства и давать ростки на «порабощенных браздах» советской нивы. И генетика вошла с нею в контакт. Кибернетика, биохимия, биофизика, математические методы в биологии, теория систем — это уже можно, и языки этих наук стали эзоповским языком генетики.

По приказу Александра Даниловича Александрова — многострадального ректора ЛГУ — организован общеуниверситетский семинар по кибернетике. И, волею судеб и игрою случая, я стала его председателем, хотя ни по чину, ни по специальности не могла занимать этот высокий пост. 24 декабря 1958 года назначен первый из серии докладов на тему «Кибернетика и генетика». Код наследственной информации, его физико-химическая и биологическая природа, моделирование самовоспроизводящихся систем, управляющие механизмы эволюции — таково должно быть содержание моих докладов. Я дам формулировку закона о ненаследовании признаков, приобретенных в индивидуальном развитии. Презанятную машинку создали только что Пенрозы — генетик и математик. Она собирает части, выстраивает их в линейном порядке, копируя свою собственную структуру, и новую эту последовательность отторгает от себя, и снова начинает самокопирование, лишь бы были части. Точь-в-точь, как хромосома. Теория Дарвина только что переведена на язык кибернетики моим учителем и другом И.И, Шмальгаузеном.

Накануне доклада мне позвонил Павел Викторович Терентьев и говорит: «Не делайте доклад. В «Правде» статья против редакции «Ботанического журнала» появилась. Сделаете доклад — семинар запретят, ректору неприятности будут, скажите, что вы больны». Но я делала свой доклад, позвонила ректору, оказалось, что он не боится.

Семинар не был запрещен. И я приглашала Тимофеева-Ресовского, Эфроимсона с его теориями иммунитета и канцерогенеза, Александра Александровича Малиновского. Его отец, А.А. Богданов не только профессиональный революционер, но и крупнейший теоретик революции. Он истинный создатель кибернетики. Отрасль науки, созданная им, и названная им тектологией, включает в себя кибернетику как свою часть. Тектология — это теория систем. Кибернетика ведает системами с обратными связями. Малиновский излагал теорию кибернетики, включая идеи своего отца. Все это звучало на семинаре, который стал общегородским, печаталось в университетской газете, даже в «Известиях» была статья про семинар покойного О. Писаржевского.

Мой доклад на семинаре о живых системах привлек внимание, и я делала его на ученой сессии ЛГУ. В частности, говоря об обмене веществ, я решительно отступила от формулировки Энгельса, который ввел обмен веществ в определение жизни. Обмен веществ — не основа жизни, а причина смерти. Элементарная живая структура — хромосома не имеет обмена веществ, ток вещества через нее не идет. Она строит свою копию и отторгает ее от себя. Она бессмертна. И клетка бессмертна, но в силу делимости. Клетка — единственная система, сочетающая обмен веществ и бессмертие. Многоклеточный организм — это система, включающая, как и клетка, метаболические котлы в свой состав. Они работают на износ. А делимость утерялась по мере возрастания сложности, по мере индивидуализации. Смерть и бессмертная душа вышли на арену жизни рука об руку. Смерть — плата за бессмертную душу — дитя обмена веществ. Все ничтожное бессмертно — клетка, хромосома. Смертен только многоклеточный организм. Там, у начала жизни, есть только аккумуляция вещества и энергии, а обмена веществ нет. Во время доклада я получила

записку. На ней было написано: «Не для ответа». Она гласила: «Вот из-за таких, как Вы, погибла генетика, А.С Данилевский». Это означало — вы и иже с вами превысили меру дозволенного и разгром генетики — кара за нарушение предначертанных свыше границ свободы. А.С. Данилевский — Александр Сергеевич Данилевский — праправнук по прямой линии А.С. Пушкина, — родственник Гоголя и Данилевского. Я, конечно, не отвечала. После доклада он подошел ко мне и повторил свой упрек. «Нет, — сказала я, — генетика погибла из-за такой вот черни, как вы. Из-за предательства ученых. Физиологи восхваляли Лысенко как генетика и эволюциониста. Генетики — как физиолога. Эволюционисты восхваляли его как генетика и физиолога. Он получил высшую аттестацию от биологов всех специальностей. Каждый действовал по принципу собаки, отгоняющей вора в калитку соседа. И получили, что заслужи ли». Он посмотрел на меня грустно. Лицо такое тонкое, очень похож на автопортрет Пушкина, как он сам изобразил себя пером в профиль. Ничего не сказал и отошел. Мне жалко его, жалко, что я уж слишком нагрубила ему. Он очень выдающийся ученый-энтомолог. И никогда ни в каких гадостях не участвовал. Он молчал. Он не сердился на меня, простил — аристократ. Когда я в последний раз видела его, он говорил, что разочаровался в людях. Не очень глубокомысленное утверждение для человека с его родословной и в его возрасте — ему было около шестидесяти.

В 1960 году философы пригласили меня делать доклад на кафедре диалектического материализма философского факультета ЛГУ, и там ничего достопримечательного не произошло, кроме моего знакомства с женщиной-философом, назовем ее Марией Ивановной. Она пригласила меня делать доклад «Генетика и кибернетика» в Институт истории естествознания и техники Академии наук СССР совместно с философом-специалистом по истории химии. Когда я пришла в Академию в назначенный срок, Мария Ивановна встретила меня. Вид у нее был перепуганный, ее едва можно было узнать. Она сказала, что на семинар прислали представителя Обкома и, что теперь делать? «Ну, постараюсь говорить поученеи, Менделя и Моргана поминать не буду, авось не разберет, что к чему». Так и порешили. Но не упоминать Шмальгаузена я не могла — новое слово в науке — не сама же я это выдумала. И он разобрал. Директор института еще масла в огонь подлил, сказал: «Вот генетики не уступили, боролись, и развитие науки дает все новые доказательства их правоты, и с более широких позиций теперь виднее, насколько они правы». После доклада подходит ко мне Мария Ивановна и говорит: «Беда, он понял. Спрашивает, откуда такая взялась, и что за честь ей такая в Академии докладывать. Реваншизм, говорит. Реакционерами нас называет. Он с вами говорить хочет». «А он молодой или старый?» — спрашиваю. «Молодой». «А я дама почтенного возраста, — говорю, — так вот пусть этот молодой человек сам подойдет, если хочет со мной поговорить». Его привели. Физиономия испитая, бледный, в морщинах, хотя и молодой, — портрет Дориана Грея после того, как преступления оставили на нем свой отпечаток. Он заговорил. Но я не могла расслышать его голоса и не потому, что он говорил тихо или невнятно, я не знаю, как он говорил, я вообще не слышала ни звука. Я смотрела на его лицо, и оно выражало такую крайнюю степень презрения и так смешно выражало, что я всеми силами старалась не рассмеяться и не слышала ничего. Но тут подошел мой содокладчик — очень красивый молодой человек, очень ученый и приличный человек — и представитель обкома отвернул свое презрительное лицо от меня, и в тот же миг у него прорезался голос, и он сказал: «Вот вы говорили, что можно моделировать все. Это ошибка. Бесконечность нельзя моделировать». И красивый молодой философ сказал, что он имел в виду конечные объекты. Тут я встряла: «Ах, что вы такое говорите, совсем это неверно. Вот моя дочка, когда в третьем классе училась, дроби им задали. Нужно было квадраты и круги нарисовать, пополам делить и на четвертушки и раскрашивать. И она красила и говорила: "Вот квадрат можно разделить пополам четырьмя линиями, а пятиугольник пятью, а шестиугольник шестью, а круг можно разделить пополам бесконечным числом линий. Это потому, что у крута нет углов, или, можно сказать, что у него бесконечное количество углов. Значит, ноль и бесконечность в некотором отношении одно и то же". Вот это и есть модель бесконечности. А теория пределов? Не говоря обо всем прочем». «Ваша дочь будет математиком», — сказал обкомовец. «Или логиком», — сказал красивый философ. И обкомовец повернулся ко мне, и ни малейшего презрения не было в его лице. Он сказал, и я нормально слышала на этот раз: «Скажите, вы дочь академика Акселя Ивановича Берга?» «Нет, — сказала я, — я дочь другого академика». «Так вы дочь Льва Семеновича Берга? Я был во Дворце пионеров членом Географического общества Дворца пионеров, а ваш отец был почетным президентом». «Как же ты до этакого сервилизма докатился?» — хотелось мне спросить его. Но помалкивала. И все обошлось.