Евгений Толстых - Зорге. Загадка «Рамзая». Жизнь и смерть шпиона

Такие задачи стоят на повестке дня!

Долой ложь «социализма в отдельно взятой стране»! Вернемся к интернационализму Ленина!.. Вперед\ к новым битвам за социализм и пролетарскую революцию! За создание IV Интернационала!»

Иной выбор сделал Рихард Зорге.

Жена Игнаса Рейсса — Элизабет Порецки, знавшая Рихарда Зорге с 1923 года и утверждавшая, что у них были дружеские отношения, писала:

«У Рихарда перед ними было то преимущество, что он знал: более ничего невозможно сделать для мирового коммунизма, оставаясь в рядах Коминтерна. С другой стороны, и это во-вторых, — он еще отставал от своих друзей из Четвертого управления в понимании и осмыслении происходящего: они начали серьезно сомневаться в пользе их разведдеятельности для революции. Ика был убежден, что приблизит нашу конечную цель, начав работать в Четвертом управлении агентом СССР… Думаю, его мировоззрение тогда можно передать одной фразой: Сталин — временное явление, Советская Россия как оплот социализма — вечна».

Однако не все было так однозначно. Резидент военной разведки в Шанхае Яков Бронин («Абрам») в письме в Центр в октябре 1934 года сообщал о тогдашних политических позициях Зорге:

«Он (Зорге) утверждал, что линия Коминтерна, начиная с 1929 года (т. е. с тех пор, как исчезли из руководства правые) построена на пассивной тактике удержания наличного, а так как «наличное» сводится главным образом к существованию СССР) то вся политика Коминтерна построена на задаче помощи социалистическому строительству в СССР\ причем соответствующим образом ограничивается активность компартий на Западе. Он (Зорге) критиковал недостаточную активность нашей внешней политики, наше вступление в Лигу Наций.

Это высказывание «Рамзая» свидетельствовало о том, что в оценке Коминтерна он занимал явно неустойчивую позицию, уклоняясь вправо от линии партии, недооценивая роль и значение СССР как базы мирового коммунистического движения и одновременно выдвигая ультралевые требования активизации коммунистического движения на Западе».

Известно, что письмо Бронина докладывалось Сталину.

Надо помнить, что из Коминтерна Зорге «ушел» в результате чистки этой организации от «бухаринцев». 19 июня 1929 года на X пленуме ИККИ состоялось отстранение Бухарина от поста члена Президиума ИККИ. Ему было предъявлено политическое обвинение в том, что он «скатывается к оппортунистическому отрицанию факта все большего расшатывания капиталистической стабилизации, что неизбежно ведет к отрицанию нарастания нового подъема революционного рабочего движения».

С устранением Бухарина из Коминтерна началась чистка «штаба мировой революции» от его сторонников и просто тех работников, которые симпатизировали Бухарину. Решение о чистке было принято на том же X пленуме ИККИ. В нем, в частности, говорилось: «Постоянная комиссия Секретариата должна создать комиссию из политически ответственных товарищей и представителей бюро ячейки для проверки состава сотрудников в целях освобождения аппарата ИККИ от негодных элементов в деловом отношении и от политически невыдержанных товарищей».

По характеру своей работы в Коминтерне, особенно в период, когда он был контролером Секретариата, проверявшим выполнение принятых решений, Зорге сотрудничал с Бухариным, попадая таким образом, в тот самый разряд «политически невыдержанных товарищей».

И вот читаем решение, принятое на заседании делегации ВКП(б) в ИККИ 16 августа 1929 года: «Исключить из списков работников ИККИ тт. Зорге и Мингулина». И далее: «Сейчас же предрешить вопрос откомандирования в распоряжение ЦК ВКП(б) и ЦК КП Германии тт. Вурм, Шумана, Зорге и Майстера».

Создалась парадоксальная ситуация, которую очень точно охарактеризовал бывший начальник японского отдела ГР^ ныне покойный, М. Сироткин:

«Информационные материалы, поступающие от «Рамзая», получают в большинстве случаев высокую оценку) но; когда по заданию руководства составляются «справки о личном составе и деятельности резидентуры», то исполнители — авторы этих справок; не решаются отказаться от наложенного на резидентуру штампа «политического недоверия» и вопреки здравой логике, не считаясь с реальными результатами деятельности резидентуры; подводят под этот штамп свои выводы и заключения…».

Положение стало еще более запутанным, когда по Разведупру прокатилась волна репрессий и некоторые арестованные ответственные сотрудники дали показания о том, будто Зорге является немецким шпионом, дезинформатором и морально разложившимся человеком.

Полковник запаса Виктор Сергеевич Зайцев, работавший в предвоенные годы в Токио и осуществлявший там связь с резидентурой «Рамзая», в записке на имя генерал-полковника X. Д. Мансурова от 07.10.64 года писал:

«В 1939 году после окончания Военной академии им. Фрунзе я был назначен в 5-е управление РККА на должность зам. начальника 1-го отделения 2-го управления.

При знакомстве с делами отделения, ярко выделялась резидентура «Рамзая», которая располагала интересным информационным материалом с оценкой «весьма ценный»; «очень ценный».

Второе; что привлекало внимание; — это быстрые; точные и тактичные ответы на запросы Центра; несмотря на то, что последние не всегда были тактичными, если не сказать большего.

После ознакомления с делами отделения я поделился своими впечатлениями о резидентуре «Рамзая» с начальником отделения тов. Поповым П.А. и начальником отдела тов. Кисленко А.П. последний мне заявил, что я молодой работник в разведке и мне еще рано делать такие выводы, так как личность « Рамзая» пока не ясно изучена и является загадкой, кто он — дезинформатор или двойник. Вот с таким раздвоенным мнением о «Рамзае» я и поехал в 1940 году на работу в Японию».

Зорге писал:

«…Мое желание не задерживаться более в Москве не принималось во внимание… Даже когда я полушутя спросил, не найдется ли для меня какая-нибудь работенка в Японии, Берзин ничего не ответил мне. Однако через несколько недель он сам с воодушевлением поднял эту тему».

7 мая 1933 года Зорге уехал из Москвы в Германию — первый пункт на его пути в Японию. Более четырех месяцев провел он в советской столице. Возможно, что, по крайней мере, часть этого времени он прожил с русской женщиной Екатериной, которая работала инженером на предприятии, производящем медицинские препараты. Безусловно, он жил у нее и во время своего следующего приезда в Москву в 1935 году. Все знакомые знали ее как русскую жену Зорге. Вполне вероятно, что он, должно быть, встретился с ней в начале 1933 года. Хотя возможно, что общаться они стали в 1929 году, если не раньше. Но это детали.