Евгений Толстых - Зорге. Загадка «Рамзая». Жизнь и смерть шпиона

Отплыв из Ванкувера, 6 сентября 1933 года Зорге прибыл в Йокохаму.

Атмосфера Токио ничем не походила на шанхайскую. Токио был намного менее интернационален, чем казался на первый взгляд гостю, прибывшему из-за границы.

Старый Токио,1930-е гг.

В центре города было много современных зданий, соседствовавших с широкими рвами и крепостными стенами, окружающими императорский дворец и замок Сегуна. В этом по виду космополитичном районе располагалось длинное, невысокое здание из желтого и коричневого кирпича. Это был «Империал-отель», известный среди европейцев в качестве последней из череды гостиниц, расположенных на пути через Суэц на Восток.

Японцы, казалось, были здесь явным меньшинством, а их хорошие манеры и вовсе делали их присутствие временами почти незаметным. В книжном магазине отеля в продаже были две ежедневные токийские газеты на английском языке. Обилие улыбок и вежливости словно окутывали приезжавших европейцев и американцев в кокон благорасположения, что весьма льстило их личному тщеславию.

«Империал-отель» в Токио, 1930-е гг.

Вне этого анклава иностранец встречался с почти универсальной вежливостью, которой сопутствовало невероятное любопытство. Здесь он никогда не сталкивался с явным равнодушием, столь обычным в Китае. Японское любопытство могло быть дружелюбным или враждебным, но редко отсутствовало вовсе.

Поскольку английский был обязательным предметом в средних школах и высших учебных заведениях

Японии, можно предположить, что все японцы, независимо от занимаемого положения, в той или иной степени владели английским, хотя нельзя сказать, что это было так уж необходимо. Образованный человек — возможно, выпускник одного из императорских университетов — был в состоянии в той или иной степени читать и писать по-английски. Но он, как правило, не горел желанием общаться на английском и чувствовал себя неловко, обращаясь к иностранцу.

Приехав в Токио, Зорге снял номер в «Санно-отеле».

«Когда я приехал в Японию, в германском посольстве спросили меня, не знаю ли я кого-нибудь в Министерстве иностранных дел, и мне сообщили, что я могу получить рекомендацию к чиновникам из МИДа. Я с довольно гордым видом ответил, что у меня в кармане есть письмо на имя Амаи (Амаи Иидзи, глава департамента информации японского Министерства иностранных дел) и что никакие рекомендации для японского Министерства иностранных дел мне больше не нужны».

На следующий день после визита в посольство Зорге посетил Амаи в Министерстве иностранных дел и был представлен нескольким японским и иностранным журналистам. В те дни Амаи был важной фигурой в Японии и считался признанным оратором министерства: каждую неделю он проводил пресс-конференции, которые посещали ведущие журналисты Токио.

В начале октября Зорге был готов к встрече с радистом «Бернгардом», с которым последний раз встречался в Берлине. «Бернгард» только что прибыл в Японию вместе с женой и поселился в пригороде Йокохамы, назвавшись бизнесменом. Когда они встретились в вестибюле «Империал-отеля», Зорге сказал «Бернгарду», что тот должен, не теряя времени, установить радиопередатчик у себя дома, а затем встретиться с третьим членом группы, югославом Бранко Вукеличем.

Вукелич уже устроился на квартире в районе Буйка. Район Бунка представлял собой комплекс служебных квартир, расположенный примерно в четверти часа езды.

Бранко Вукелич в то время был молодым человеком двадцати девяти лет. Любопытный ход событий привел его, его жену и маленького сына из Европы в квартал Бунка в Токио. Вукелич родился в августе 1904 года в городе Осиеке в Хорватии в семье офицера австро-венгерской армии. Детство его прошло в гарнизонном городке империи. Потом школа, Загребская академия искусств. Здесь он вступает в студенческую коммунистическую фракцию Марксистского клуба студентов университета. Потом — Париж, Сорбонна. Аресты полицией, — словом, наполненная авантюрными приключениями и скитаниями жизнь революционера. И как пройти мимо Коминтерна? Во всяком случае, Коминтерн мимо таких парней не проходил.

Бранко Вукелич и его жена Исико

В январе 1930 года, отдыхая на морском курорте на атлантическом побережье Франции, Вукелич познакомился с девушкой-датчанкой Эдит Олсон, в которую он влюбился. Позднее они поженились, и у них родился сын, которого назвали Поль.

А в 1932-м произошла встреча еще с одной женщиной. Ей было лет около тридцати. Она называла себя «Ольгой», была особой спортивного вида и вкусов (хвасталась своими успехами в лыжных гонках). По ее акценту Вукелич определил, что она родом из одной из балтийских стран, возможно, из Финляндии.

«Ольга» была полькой и являлась членом аппарата СМС (секция международных связей) Коминтерна — жизненно важной и закрытой секции в управленческой структуре этой организации. Без долгих предисловий «Ольга» предложила Вукеличу «особую» работу.

«Я не предлагаю вам красть секретные шифры, обольщая юных офицеров, — хотя я, возможно, и не отказалась бы упасть в объятия привлекательного молодого французского офицера, если бы это могло помочь нашему делу. Я не ожидаю, что вы станете взломщиком сейфов. Мне бы хотелось, чтобы вы использовали свой опыт в качестве журналиста». (Вукелич сказал ей, что он когда-то, еще будучи студентом, написал две или три статьи для югославской прессы.)

Она особо подчеркнула; что Бранко должен наблюдать за событиями и анализировать их как марксист; и что куда бы его ни отправили; там обязательно будет «какой-то опытный товарищ»; который научит его всему. «А также будут и сочувствующие нашему делу которые помогут вам в вашей работе».

«Но почему — спросил Вукелич; — Коминтерн не может использовать советские посольства для сбора информации?»

«Любая страна; кроме России; может использовать посольства как для разведки; так и для пропаганды. Она также может пользоваться услугами деловых фирм; миссионеров; студентов. В нашем же случае мы вынуждены полагаться на молодых коммунистов; подобных вам; и других сочувствующих. За советскими посольствами всегда ведется наблюдение; и если посольство окажется вовлеченным в эти дела; Советский Союз становится как бы сообщником Коминтерна; тогда как у советской дипломатической службы и у Коминтерна взгляды далеко не всегда совпадают».