Александр Письменный - Рукотворное море

В деревне Черново сдавали на ППС 388-ю газету. Какая-то женщина развешивала выстиранное белье на телеграфном проводе.

Переночевал у Корабельникова и в 13 часов поехал в 552 п. Прислали за мной лошадь без седла, провожатый пошел пешком. Без помощи взобраться на клячу не сумел. Годы не те. Три раза спрашивали документы. Штаб на опушке, в лесу посадили в штабной автобус. Начальник штаба молодой красивый майор Дусь. Лейтенант, адъютант командира полка Голяр из Минска, зовет его Одуванчиком. Подполковник — конник, альпинист, 17 лет в армии.

Ел чудесные блинчики с яблочным повидлом, выпил водки.

Фронт близок. Весь день и всю ночь по дороге ползла пехота с минометами, пулеметами, танковыми ружьями. В грязи вязли лошади, трактора и пушки; замаскированные елками, проходили амфибии с кухонными котлами на задке. Ехали короткоствольные ротные минометы. Часто слышны выстрелы орудийные, короткие пулеметные очереди. Вечером ракеты на горизонте. Ночевал в землянке. Сыро. Все время по телефону говорил телефонист: «Товарищ 45, доложите обстановку!»

Кричал во сне подполковник: «Не подпускай, не подпускай!» Скрипел зубами, метался.

Утром хорошо позавтракали, и командиры ушли. Завтра-послезавтра будем переезжать.

Шофер обладает одной неприятной особенностью — страстно любит топить в автобусе печь. Жара ужасная. Он все время думает о Харькове и в газетах только и ищет сообщения о нем.

Вчера здесь праздновалось награждение командира и комиссара орденами, и полковник из штаба армии, приезжавший в гости, потерял в грязи сапог. Так и шагнул для общего веселья босиком по грязи, потому что носок остался в сапоге.

Женщин здесь, видимо, мало, и все оживились, когда мимо прошли две медсестры.

А мне сейчас ничего не хочется.

Когда начинается беглый огонь, говорят: «Бросается, собака».

Передний край здесь в трех-четырех километрах. Гжатск в восемнадцати-девятнадцати километрах.

Поздно вечером вернулись командиры, потеряв одного человека, подорвавшегося на мине. Попали они под сильный артобстрел.

После обеда-ужина лейтенант Голяр, сидя по-турецки на лежанке, пел под гитару. Одну из его песен, «Домовой», нужно записать. Для печати годится «Синенький платочек». Ночью вернулся комиссар полка.

Разбудила нас утром дикая пальба. Подполковник, надев мои валенки, ринулся наружу. Оказывается — немец-штурмовик. Самое горячее желание командира — сбить одного немца. В валенок он набрал воды, сижу теперь в одном валенке и в одном ботинке. Стреляли из ружей, автоматов, пулеметов, и где-то поблизости солидно ухала зенитка.

Был дождь. Сегодня опять теплый, солнечный день.

Поздно вечером пришел экспедитор Осипцев. О его приближении узнавали по телефону. Вот получено известие, что он миновал Грязную Картовку. Это желанный гость. Командир заказывает Осипцеву письмо на завтра, шутит — «иначе в землянку не пущу». Вчера он получил «эрзацы». Так называют письма не от родных. «Красную звезду» зовут здесь нежно: «Звездочка».

Разведчики противника появляются часто. Происходит какая-то перегруппировка на нашей стороне. Трактора, пушки, повозки ездят целые дни взад и вперед.

До вечера лаяли зенитки. Впрочем, к вечеру, в тумане они уже не лаяли, а стучали, точно гвозди вколачивали.

В землянку вечером пришел лейтенант Козырев и читал свои стихи. Весь день дождь, и авиация не появляется. Пришел прощаться командир соседнего артиллерийского полка майор Никитин. Его называют подполковником, но он сердится, потому что официального приказа об этом еще нет.

До прихода полковника сказали, что батальонному комиссару присвоено звание старшего батальонного комиссара, и подполковник сейчас же вытащил две шпалы из своей шинели, самолично с помощью шила просверлил отверстие и нацепил комиссару новые шпалы.

Вечером несколько сильных огневых налетов противника на деревню Голышкино. Разрывы следовали один за другим.

Титаренко хоронили в гробу под салют 12-ти пушек. На деревянную пирамидку прибили латунную пластинку, сделанную из пушечного стакана, выгравировали на ней даты рождения и смерти. Наверху поставили стакан, припаяв к нему звезду, также вырезанную из латуни.

Сегодня утром морозный, но ясный день. Уже прилетели немцы, и по всему лесу застучали выстрелы.

Наблюдательный пункт донес, что в одной деревне большое скопление противника, а в другой привезли на грузовиках какие-то штуки, покрытые брезентом.

Все без изменений. Ночью холодно, днем грязь. Сегодня день пасмурный. Вчера комендантский взвод ушел строить новый КП, но переезжать сегодня не будем.

В землянке по-прежнему: «Первая, вторая, третья…» — это телефонист проверяет промежуточные станции.

Сегодня с утра пошли с подполковником на новый КП лейтенант Голяр, нач. разведывательного полка Муромцев и я.

Шли лесом по дороге, которую только что проложили по болотистому месту. Много брошенных шалашей. Зашли в палатку медчасти. Из леса можно увидеть поле, где чуть не завяз мой сапог. Военная дорога. Поздно. Идут пехотинцы. В одном месте четыре лошадиных пары выволакивают пушку.

Мимо Голышкина, вдоль ручья по полузаваленному мелкому лесу затопленные землянки. Оставленные шалаши.

Лежит неразорвавшийся снаряд 210 м/м — поросенок, — ржавый, с двойным медным поясом. Разрывы в болотистой местности, дыра и треснувшая пластами вокруг нее земля, точно землю протыкали изнутри. И еще поросенок, зарывшийся в землю. Поле усеяно ржавыми осколками. Видна воронка черная, заполненная талой водой. Весь берег реки, склон и поле на расстоянии ста метров засыпаны черными комьями разорванной земли.

Деревня Акуронава. Отсюда немцы бежали, не успев поджечь. У одного дома повозка — черная, белый крест на кузове и номер, тормоз на козлах. Проходим землянки штаба первого дивизиона.

Новый КП. Работают люди. На склоне, над рекой, — свежая хвоя. Почва песчаная. Сухо. Сделаны амбразуры. Приказ начальнику разведки Муромцеву установить место для КП — сделайте панорамную съемку, чтобы было культурно, обведите тушью. Телефонисты еще сидят снаружи под сосной. Уже есть связь с начартом армии. Я отдохнул. Ноги стали болеть меньше. Пошли смотреть, как организовали противотанковую оборону.

Вслед за подносчиком пищи с термосами по сваленной сосне перешли через Москву-реку.

Боясь мин, я стараюсь идти, не задевая за ветки и не опираясь на поваленные деревья. Прошли километра полтора. На опушке орудие первой дивизии. Разведены ложи ее станины. Здесь стояли когда-то конники; шалаши, сделанные из веток елей. Бойцы строят из необтесанных елей укрытия. В землю зарыться нельзя — вода.

Возле кухни береза с надрезом — по железке обоймы в пол-литровую бутылку течет березовый сок. Пресный, водянистый, чуть сладковатый, как плохое, выдохшееся ситро.